Страшная общага

– Да ладно, ладно! Просто это странно, – Алена посмотрела, как папа с младшим братом готовятся к полету в катапульте.

Папа, похоже, с гораздо большим удовольствием отправился к тележке с хот-догами и тщательно скрывал это, изображая бешеный энтузиазм. Переигрывал, конечно. А вот Ромка смотрел на катапульту голодными глазами – словно, не дай ему адреналина, и он скорчится от жажды.

В голове почему-то всплыла картинка сегодняшнего утра – коридор, голоса родителей за плотно закрытой дверью кухни и взрослая Ромкина улыбка.

– Он, вообще, иногда странно себя ведет, – задумчиво произнесла Алена. – Тебе не кажется?

– Мне кажется, – протянула мама, – что все дети себя странно ведут. Даже те, которые уже совсем взрослые и не готовятся к своим экзаменам…

* * *

Ближе к вечеру они переели ошалелого веселья – накатались на аттракционах до одури, – даже мама с Аленкой, пообедали в шумном ресторане, напрыгались под музыку. Ромка равнодушно смотрел на недоеденное облако сахарной ваты размером с его голову и вздыхал. Завтра всего, от чего сейчас уже воротит, захочется с двойной силой.

Папа отыскал местечко на берегу, куда не долетали крики, визг и гвалт, ставшие привычными за весь день. Было непривычно тихо и пусто – только они четверо, наглые чайки, требующие еду, стрекочущие кузнечики и полоска песка за зелеными тучами кустов. И залив, конечно.

Вода лениво золотилась на вечернем солнце и плескала крохотными волнами на мокрый берег.

– Кайф, – Аленка окатила маму сверкающими брызгами, и та не ругалась, а засмеялась и облила ее в ответ.

Они стояли по пояс в воде, а папа потягивал на берегу ледяной кофе, раздевшись до шортов и щурясь на солнце.

– Давай к нам! – замахала ему мама.

– Да ну, – папа мотнул головой, – в лягушатнике плескаться, тут не поплаваешь.

Большой знак, выкрашенный голубой краской, сообщал, что купаться здесь нельзя в принципе. Но Ромка уже заметил, взрослые часто нарушают правила.

Это, конечно, совсем другое море. На секунду Ромка закрыл глаза, и в голове сама собой раскинулась бескрайняя пенная бездна, сиренево-розовая от опускающегося в нее раскаленного солнца, вылизывающая темный песок и босые ноги. Запахло солью и теплым ветром. Он поскорей распахнул глаза – слишком остро заныло где-то в солнечном сплетении, да и зачем все это? Небо перекатывалось от голубого к розовому, и залив блестел, как будто дружески подмигивал ему. Ромка нервно облизнул губы.

– Ром? – Мама неуверенно позвала его, почувствовав долгий взгляд. – Хочешь?

Она кивнула на воду. Он почувствовал, как голова собирается заученно покачать из стороны в сторону, и остановился. А что, если…

– Никого нет, – ободряюще заметил папа. – Я покараулю.

– Давай, хватит… – Аленка явно хотела сказать что-то не совсем приличное и под строгим взглядом мамы добавила: – Водичка супер.

Ромка обвел взглядом всех троих, снова посмотрел на добродушно плещущую воду и взялся за край толстовки.

Мама метнулась взглядом к папе. Он заговорщически подмигнул. Она слабо улыбнулась, не сводя с него глаз. С колотящимся сердцем подумала: наверное, он думает о том же самом. Наверное, у него перед глазами тоже вырастают уныло окрашенные стены детского приюта и неловкий взгляд психолога. «Мальчик многое пережил. Он не рассказывает, кто сделал с ним это, но… В общем, будьте морально готовы».

– Прям в трусах? – Ромка обернулся на папу со смесью неуверенности и веселого удивления.

– Конечно, – подбодрил папа.

– Ладно.

Он выдохнул, как будто собирался не просто залезть в воду, а прыгнуть в нее с высоченной скалы, и выкарабкался из штанов и толстовки. Одежда черным комом упала на песок, и Ромка перешагнул через нее, глядя вниз.

Как странно, подумалось Алене. Вроде обычный мальчишка – детские трусы с супергероями, сбитые коленки. Только если смотреть кусочками – не на всего брата целиком.

Ромка двинулся к воде, и волки на его коже ожили, зашевелились вместе с мускулами. Оскаленные, спокойные, воющие, запрокинув голову, они бежали, лежали, сидели и смотрели отовсюду разноцветными, до мурашек живыми глазами. В татуировщике, каким бы психом он ни был, пропал великий художник: на картинках, покрывавших спину, живот, руки и ноги Ромки, искусно прорисовывалась каждая шерстинка, каждое движение ловкого зверя. Когда Аленка сделает татуировку – а она ее обязательно сделает, как бы там не хваталась за сердце мама, – она должна быть выполнена так же мастерски.

Иголку можно и потерпеть, наверно. Она попыталась представить, сколько кололи Ромку, методично вырисовывая под кожей каждый штрих, и ее замутило. Алена тряхнула головой, прогоняя вспыхнувшую ярость. Жаль, братишка наотрез отказался выдавать того, кто с ним это сделал, – говорил только, что он уже умер. Алена понадеялась, что специально для таких психов все-таки существует ад – или что-то вроде того.

Ромка ступил в воду и легко вздохнул. Она была теплая, мелкие камешки на дне покалывали ноги. Он робко взглянул на маму и сестру исподлобья. Мама улыбнулась ему, она терла глаза, как будто в них попала соринка. Аленка обрызгала его с головы до ног.

– Догоняй, малявка!