Или он ливанец, но похож на бразильца, или он бразилец, но похож на ливанца?
Что-то я совсем запуталась в его родословной… Лучше не пытаться угадывать, а то голову сломаешь.
В салоне Хаммера стоял стойкий фан от автомобильной пахучки «Баббл Гам». Приторный, сладкий, недавно распечатанный «освежитель воздуха», который не только не скрывал алкогольный выхлоп от мордоворотов, сидящих впереди, а только усиливал его.
Едва бразилец захлопнул дверь, как Хаммер тронулся с места и набрал скорость выше разрешенной по городу отметки.
Капец. Вот это я попала…
Меня буквально ни за что похитили и посадили в машину с пьяными бандитами. Мой похититель неведомой национальности, но мусульманских убеждений, трезв как стеклышко, как и цыган, который мог оказаться и не цыганом вовсе, но от которого страшно разило одеколоном марки Эйвон, который не спутаешь ни с каким другим из-за тошнотной сладости и пародии на «табачные нотки».
Только вот наличие двух трезвых здесь мало спасало ситуацию. Потому что ехали мы быстро. Слишком быстро для города.
В копилке моих страхов на сегодняшний день появился еще один, а точнее два — страх вылететь из лобового на скорости, ведь я сидела не пристёгнутая, посередине, между «типа цыганом» и Бейрутом, а нетрезвый приблатненный боров за рулем гнал как сумасшедший, потому что ему не писаны никакие правила.
И второй страх появился сразу же, только я поняла, что сижу близко с представителями чужой веры. Эти двое, «цыган» и Бейрут, из-за своего преступного рода деятельности, априори не могли считаться «безопасными» мусульманами. А это значило, что мне, как женщине, то есть бесправному существу в их понимании, еще опаснее и непредсказуемей находиться между двумя трезвыми мужчинами мусульманской веры, чем с пьяным в хлам бандюком с переднего пассажирского, который буянил и матерился в открытое окно, но хотя бы был русским.
Несмотря на то, что Бейрут и «цыган» вели себя достойней, чем горланистый утырок с пассажирского, мне было очень некомфортно сидеть между ними. Словно между двух огней.
Но робкое чувство девичьего стеснения ввиду гендерных и культурных различий между соседями по сидению продлилось недолго. Ровно до тех пор, пока пьяный отморозок с пассажирского не повернулся, посеяв во мне дикий страх, не сравнимый с предыдущим.
Глава 20
— Ух, какая тут у нас краля приблудилась! Как тебя зовут, милашка?
Плотоядно оскалившись, обратился ко мне лысый, покоцанный, картавый, резко отталкивающей внешности тип.
Лучше б вообще не поворачивался, чтобы я не видела тот уродливый глубокий шрам на пол-лица, по косой рассекающий его тонкие губы, длинный горбатый нос, щеку, веко, лоб и далеко заходящий за предполагаемую линию роста волос, которых у него не имелось.
Вообще. Даже бровей не было. То ли сбрил специально вместе с остальными волосами, то ли они отказывались расти на таком уродливом лице.
Кто знает, может этот шрамированный зэк с замашками садиста и крысиной внешностью плавал в химикатах или побывал в радиоактивной зоне, из-за того и волос у него нет, и кожа неестественно бледная, и взгляд дюже варварский?
Я запомнила, что мне было велено проглотить язык и не отвечать никому, даже если будут настойчиво спрашивать. Потому предпочла опустить глаза и промолчать.
— Косорот, не приставай к ней. Она МОЯ заложница. — заявил Бейрут шрамированному, выставив четкий акцент на слове «моя», и внутри у меня от радости затрепетало.
Бейрут! Какой же он молодечик!
Сразу расставил приоритеты. Моя, и не ипет, а другие пусть не зарятся.
Но он же нормальный, так ведь? По крайней мере, он производит впечатление нормального по сравнению с остальными, и парфюм у него вкусный, и выглядит прилично, и следит за собой тщательно.
И как его угораздило влиться в шайку блатных неадекватов, где один краше другого? Они же разные, как небо и земля.
— Заложница твоя? — оскалился во все зубы шрамированный с говорящим прозвищем Косорот, нагоняя на меня первобытный ужас своей садисткой улыбкой. — Где урвал?
По моей спине пробежал холодок, стоило увидеть, как тот улыбается.
Его рот из-за шрама был перекошен и обвисал на одну сторону, зубы с той же стороны были сточены.
Страшно представить, где побывал шрамированный, в какой мясорубке. Но очевидно, что это не пошло ему на пользу, не сделало из него человека. Садюга, причем капитальный.
Будь у меня свободны руки, я бы ухватилась за Бейрута как можно крепче, или вообще спряталась бы за него, ибо было боязно находиться с тем уродом в одной машине. До чего ж он мерзкий и пугающий, этот Косорот с канавами на лице. Аж жуть берет. На лбу красной прописью выжжено, что он настолько жестокий и бесчеловечный, что даже смотреть на него смертельно опасно. Отмороженный на всю голову садист. Чудовище, а не человек. Демон в человеческом обличье.
— Где урвал — там больше нет. В последнем экземпляре была. Меня дожидалась. И дождалась. — красиво съехал Бейрут, отстаивая право на меня.