Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды

Сначала о книге. В среднем израильтянин покупает и читает две новые книги в месяц. Какого качества эти книги – вопрос отдельный; детские, как правило, отличные (на детях тут не экономят, их, как известно, и в советское время делали на экспорт); взрослые зачастую – пустышки. Но не только, не только. В прошлом году на иврит перевели «Мастера и Маргариту», тираж достиг 80 000. Что для 7 миллионов населения примерно то же, что для 140 миллионов – миллион шестьсот тысяч. Русскоязычные читают больше остальных; они забрали с собой звание самой читающей страны мира и распорядились им весьма достойно. Все новинки современной русской литературы, любого качества, масштаба и калибра, от того же Дмитрия Быкова до Юрия Полякова и от Тимура Кибирова до Александра Кабакова расходятся быстро; заказы на только что вышедшие в России книжки исполняются в течение нескольких дней: их доставляют самолетами, как нам – бретонских свежих устриц и рыбную мелочь для марсельского буайбеса. Полки российского стенда аккуратно и неуклонно пустели, их растаскивали профессионально и разборчиво.

О книгах сказано, теперь о языке, о нашей общей с русскими израильтянами языковой родине. По-русски в сегодняшнем Израиле говорит шестая часть населения; при этом русский язык – в отличие, например, от арабского, государственным не является. Десятая часть кнессета (где российскую депутацию сердечно принимали) – представители русскоязычного меньшинства; тут с арабами почти полное равенство: их в парламенте еврейского государства тоже примерно десять процентов. Но совершенно ясно, что Большой Исход из стран победившего русского языка уже закончился; он, этот Исход, дал Израилю многое – и еще больше поставил проблем. Огромный поток репатриантов принес в страну осколки великой гуманитарной культуры, выдающихся ученых, вообще крупных людей. Он же подхватил невежественную массу гомельских мастеровых, черновицких теток, местечковых сапожников. Он же затянул в себя беглых олигархов. Смесь гремучая, с трудом поддающаяся переплавке. Кроме того, многие из приехавших в 90-е были евреями только в том смысле, что их больно били. Не по паспорту, а по морде. В Израиле, как ни странно, они свою прежнюю культурно-национальную идентичность утратили. На фоне антисемитов они ощущали себя евреями. На фоне настоящих евреев они ощутили себя советскими. Со всеми читательскими плюсами и всеми государствостроительными минусами.

Что из этого следует? А то, что со временем русский язык в Израиле начнет неизбежно стареть. Значительная часть младшего поколения русскоязычных перейдет на иврит и английский. Да, высокая гуманитарная среда сохранит свое русскоязычие и даже подтянет молодую поросль одаренных филологов, но будет все больше напоминать старую русскую эмиграцию в Европе. В том смысле, что малочисленна. И достаточно замкнута. И чуть-чуть наивна. Хорошо это или плохо? Для русских писателей – очевидным образом плохо. Для еврейского государства – ни хорошо, ни плохо, а неизбежно. Но пока наши интересы совпали. И еще какое-то время они будут совпадать. Так что вовремя приехали, здравствуйте вам, шалом.

Памяти городского головы

На неделе между 26 февраля и 4 марта. – Пришло известие о смерти великого защитника архитектурной истории Алексея Комеча.

Умер Алексей Ильич Комеч. В некрологах укажут: директор Государственного института искусствознания, крупный ученый, историк архитектуры… Но мы не пишем некролог; это запоздалая попытка объясниться в любви и уважении к человеку, без которого от Москвы давно бы ничего не осталось. Поэтому про должности – не будем. Будем – про личность и про дела.

Я познакомился с Алексеем Ильичом ровно пять лет назад. Как раз весной 2002 года достиг апогея скандал с усадьбой в Николо-Урюпине, которую получил в аренду один известный фармацевт, назовем его Бряцалов; получить получил, но разрешения на полную перестройку исторической местности и на отделку барского дома в своем крестьянском вкусе («Александр Максович Шилов распишет!») не добился и на приобретение махнул рукой; усадьба сгорела. Мы пригласили в эфир программы «Тем временем» господина Бряцалова; как ни странно, он согласился; впрочем, еще до записи отвел меня в уголок и предложил: «Давай я заплачу, а передача в свет не выйдет». А против танкообразного фармацевта выступил смиреннейший интеллигент Алексей Комеч. Была некоторая тревога: устоит ли? Устоял. И еще как устоял. Точнее, усидел.