Страшные истории. Городские и деревенские

И дальше была суматоха, которая обычно окружает внезапную смерть, и Клавдия Ивановна все-таки потеряла сознание, ей сделали какой-то укол, потом санитар из морга привез пустую каталку, и все отметили, что мертвый Миша был совсем не похож на себя живого: какой-то маленький он стал, усохший как мумия — молодой старик, даже личико скукожилось, даже кисти рук стали совсем-совсем узкими.

Ариадны же, когда о ней наконец вспомнили, в палате не обнаружилось — а как она ухитрилась выскользнуть, никто не помнил. Коллеги покойного пытались расспросить медсестру, но она так и не поняла ничего — что за девушка, какая девушка? — да у нее было круглосуточное дежурство, и она поклясться может, что никаких светловолосых девушек в палату к такому тяжелому больному не пускала.

Мишу похоронили, Клавдия Ивановна тоже не задержалась на этом свете — в мире, лишенном сына, она чувствовала себя пленницей.

И вот прошло уже года три, и кому-то из участников этой странной истории товарищ однажды вот что рассказал: якобы зашел он после работы в тот самый бар. С женой поссорился, просто захотелось побыть одному, выпить пива.

Он сидел у барной стойки, спиной к веселящимся горожанам, когда вдруг к нему подошла блондинка сказочной красоты. Человек он был избалованный, из повидавших, из привыкших к статусу лакомых кусочков, топ-менеджер сорока с небольшим лет, живший в городе, где женщины в той или иной форме продают свою красоту, некоторые — открыто, некоторые — под маской «я так одеваюсь и ношу пятнадцатисантиметровые каблуки исключительно для собственного удовольствия». Но, посмотрев в лицо девушки, он оторопел и даже смутился, чего с ним не случалось никогда ранее.

Она представилась Ариадной, попросила купить ей шампанского, рассказала, что учится в институте культуры на последнем курсе, хочет быть кинорежиссером и мечтает посмотреть Париж. Спустя всего пять минут знакомства мужчина уже чувствовал себя так, словно они провели вместе десяток лет, с ней было как-то легко, они о чем-то болтали, смеялись, а потом Ариадна сказала, что в баре ей душно, и он пригласил ее прогуляться по бульварному кольцу. На каком-то бульваре они уселись рядом на лавочке, и он потянулся к ее лицу, поцеловать хотел, а в уме уже перебирал адреса отелей, куда не стыдно пригласить такую девушку.

— А дальше я ничего не помню, — нахмурившись, рассказывал этот человек. — Как будто черное пятно… Утром очнулся в «Склифе» — оказалось, кто-то из прохожих вызвал «скорую». Мне плохо стало, а почему — даже врачи не поняли. И я сам не понял, вроде, и не пил особо, и сердце у меня крепкое… Как будто бы в яму черную упал. И вот что еще обидно и удивительно — почему Ариадна убежала? Ну допустим, упал я в обморок, ну допустим, не любит девушка неприятности, но «скорую» — то она вызвать могла? У меня же кошелек сперли из кармана, и документы все, и даже ключи от машины, хотя сама машина хрен знает где была припаркована… Черт знает кто ко мне, бездыханному, подходил, меня же вообще убить могли! А она просто сбежала… До сих пор в голове не укладывается — ведь в баре я почти придумал нам альтернативную историю — как я сначала везу ее в Париж, а потом развожусь с женой и женюсь на Ариадне… Уже месяц прошел, а история до сих пор из головы не идет. И снится она мне иногда. Такое лицо, его невозможно забыть…

Приворот

В начале августа я вдруг обратила внимание, что Один Мужчина влюблен, и это горько и упоительно. Упоительно — потому что, как и большинству живущих под луной, это состояние было ему к лицу, делало его моложе и светлее. Горько — потому, что влюблен, да не в меня. Взгляд его теперь был устремлен куда-то в видимые одному ему дали, губы сами собою складывались в полуулыбку, морщинка, давно углубившаяся между бровей, разгладилась, как у блаженного или мертвеца.

Он улыбался, когда слушал музыку. Даже Леонарда Коэна. Dance me to the end of love — это на самом деле даже не об окончании романа песня, а о скрипичном оркестре, который играл в концлагерях, когда посеревших от немощи людей караванами отправляли в газовые камеры. Я когда-то прочитала об этом в Сети.

Он улыбался, когда читал эсэмэску. Я украдкой рассматривала его лицо и пыталась угадать, какие именно буквы явил ему экран мобильного.

Мы познакомились два года назад, ранней весной, а уже в начале лета я тоже писала ему дурацкие эсэмэски. Уверена, что он улыбался, их читая. Тогда, два года назад, наша близость распускалась вместе с летом — когда зацвела сирень, мы еще гуляли по Измайловскому парку «едва соприкоснувшись рукавами», а когда с рыночных рядов исчезла последняя клубника, уже была страсть. Бесконечное слияние — мы использовали любую возможность, чтобы прильнуть друг к другу, дома ли, в запаркованной ли машине, на последнем ли этаже дома, в подворотне, в сквере, на бульваре.