– Ты что, не понимаешь, что могла погибнуть?
В ее глазах мелькает желтый проблеск. Похоже на сожаление. Она выглядит
– Отпусти! – ору я.
Но она лишь властно берет меня на руки. Я окунаюсь в тепло ее тела и чувствую жаркое дыхание на своей шее.
– Садись в чертову машину, – велит она, отпуская меня, – и в жизни больше так не делай. Это не шутки, Колли.
У нее обычное, утомленное лицо, а в голосе лишь слышится привычное напряжение.
Как же мне радостно вновь оказаться в тихом гуле машины. Хорошо даже от ремня безопасности, надежно перехватившего грудь. «Куда вы подевались? – спрашиваю я Бледняшку Колли и щенка Дампстера. – Я так испугалась».
«
Значит, в Онести есть Бледняшки. Интересно, смогу ли я когда-нибудь их увидеть? Я немного думаю об этом, пока в окно светит закатное солнце, окрашивая небо в апельсиновый цвет. О привидениях собак первопроходцев, потом о диких призраках тех, кого бросили, уйдя из этого города.
«
Зная этот ее кичливый тон, я закатываю глаза. Опять чудит. Однажды она целую неделю провисела в шкафу, как старая блузка, постоянно твердя одно-единственное слово: «
«
Она даже сочинила на эти слова мелодию.
«В старину так поступали, когда хотели убедиться, что ты покойник».
Сообщать ей что-то новое порой весьма забавно. Бледняшка Колли может выставлять себя жуткой всезнайкой, хотя на деле не дает мне даже дорассказать историю, что для нее вполне типично.
Роб
От страха, который на меня нагнала Колли, в груди до сих пор гулко бьется сердце. Я только на
Что, если мне удастся сохранить только одного ребенка? Что, если придется выбирать?
– Мам… – говорит Колли.
С моих губ срывается ругательство, я выравниваю машину, которая выехала на встречку.
– Приехали, – обрадованно говорит Колли.
В полумраке черным силуэтом выделяются высокие ворота с пятью прутьями.
– Давай, солнышко.
Приятно слышать, что мой голос звучит нормально. Хотя до нормы мне ой как далеко.
Закрыв ворота, Колли запрыгивает обратно в машину. Как только нас со всех сторон окружает ограда, у меня тут же улучшается настроение. Когда открытая всем ветрам пустыня остается позади, мир вокруг кажется лучше. Весь ее простор забирается в голову и порождает безумные мысли. Я уверена, что все эти мои размышления были навеяны как раз ею.
Вокруг Сандайла на многие мили идет забор из сетки-рабицы. Снаружи он выглядит как правительственный объект из телешоу. Там даже есть предупреждающие знаки «Вход воспрещен». По крайней мере, были. К этому времени большинство из них, по-видимому, проржавели и отвалились. Мы проезжаем мимо сарайчиков для хранения инструментов, старых теплиц, амбаров и генераторных будок, которыми усеяна территория. По мере приближения к центру силуэты растут в высоту – это надворные постройки и конюшни, когда-то превращенные в гостевые дома и давно никем не используемые. Сквозь длинную, темную крышу проглядывает треугольник ярко-синего сумрака. Это беседка, в которой можно устроиться в одном из больших кресел, каждое из которых вырезано из цельного куска красного дерева, и полюбоваться вздымающимися за пустыней горами. Даже в дневную жару там классно как размышлять, так и работать. Мия и Фэлкон задумывали Сандайл источником вдохновения.