Страшные истории Сандайла

В тот день Ирвин должен был вернуться домой после конференции. Колли всю ночь не спала. Она никогда, ни разу в жизни не уснула в отсутствие папы. У меня совсем не было сил, воздух казался мне таким плотным, будто его набили ватой. Усадив ее на детский стульчик для кормления, я пошла в ванную. Клянусь, что меня не было всего тридцать секунд. А когда я вернулась, она, наполовину вывалившись из стула, уже успела засунуть руку по самое плечо в измельчитель пищевых отходов и, сосредоточенно глядя перед собой, тянулась другой рукой к кнопке включения на стене.

Я подбежала, с силой прижала ее к себе и закричала:

– Никогда в жизни больше так не делай!

Она удивленно подняла на меня глаза и широко открыла рот. Затем заревела, вонзая мне в сердце иглы.

Чтобы уложить ее обратно в кроватку, потребовался не один час. Мир содрогался вокруг меня, как желе. Я опустилась на диван и на несколько мгновений уснула.

А проснулась от того, что меня гладила рука. С высоты своего роста неподвижными, темными глазами на меня смотрел Ирвин.

– Колли вела себя просто кошмарно, – сказала я.

– Спасибо, со мной все в порядке, – кисло произнес он, – конференция прошла лучше некуда.

– Я даже не думала, что так может быть. Сомневаюсь, что я ей нравлюсь.

Уловив в своих словах плаксивые нотки, часть меня сама себя возненавидела.

– Она всего лишь ребенок. Постарайся посмотреть на происходящее под другим углом.

В его голосе звучали незнакомые модуляции. У меня ухнуло сердце. Еще одна. Запав на очередную женщину, в их медовый месяц Ирвин перенимал ее манеру речи.

Я встала и подалась вперед, будто собираясь его поцеловать. От его дыхания несло виски.

– А была ли она вообще, эта твоя конференция? – спросила я, удивляясь собственной прямоте.

Он взял большим и указательным пальцами прядку моих волос, потянул так, что у меня на глазах выступили слезы, и сказал:

– Господи боже ты мой… Пойди лучше посмотри, как там дочь.

Потом выпустил мои волосы и отряхнул руки, будто желая избавиться от чего-то противного.

Я встала с дивана, однако к Колли не пошла. Меня переполняла ярость, готовая вот-вот выплеснуться наружу.

– Так больше нельзя.

Здравость собственных слов меня немало удивила.

– Я ухожу. Ирвин, нам надо развестись!

Все казалось подлинным откровением, будто сполох молнии. Но потом я увидела выражение на его лице и убежала.

Немного оправившись от изумления, Ирвин последовал за мной. Я помчалась по дому, хватаясь за дверные косяки, так и норовившие выскользнуть из рук. В какой-то момент произошло ужасное. Тело вспомнило бег, страх и преследующую по пятам опасность. Неожиданно вернувшееся воспоминание схватило меня за горло. Думаю, именно поэтому я совершила следующий шаг. Открыла входную дверь. Полуденный воздух был глотком свободы. Но бежать дальше не стала. Подождала, когда сзади подойдет Ирвин, вышла на крыльцо и с силой захлопнула за собой дверь, хряснув по протянутой ко мне руке. Отчетливо услышала хруст, за которым последовал крик боли. Отвернулась. После чего подумала: «Никто и никогда больше не сотворит со мной такого».

Я прошла по палисаднику перед домом, еще представлявшему собой голую землю. Превратить его во что-то стоящее у нас не было времени. «И что теперь делать?» – пронеслось в моей голове. Ни работы, ни друзей у меня не было.

На склоне, на бордюрном камне виднелся какой-то силуэт. Сначала мне показалось, что это подушка или скамейка для ног, которую бросили здесь, чтобы ее мог забрать тот, кому она больше нужна. Такое порой случается, даже если вокруг живут такие замечательные люди, как здесь. Но это оказалась Колли, устроившаяся чуть ли не на проезжей части в своей серой пижамке с розовыми слониками.

Я подбежала к ней, мое тело превратилось в плотный сгусток страха.

Девочка подняла на меня свои большие глаза, все еще опухшие от слез.

– Бледная, – сказала она, поглаживая сухую, бурую травинку, пробившуюся сквозь трещину в асфальте.

На кончике стебелька виднелся небольшой бутон. Я села рядом с ней, в одночасье почувствовав себя совершенно опустошенной, и сказала:

– Мне жаль, солнышко.

И тут же поняла, что никуда не уйду. Ее вины в этом не было даже близко.

Я подхватила ее на руки. На этот раз она не стала брыкаться и лишь положила мне на плечо голову. Мы медленно вернулись в дом. Я уложила Колли в постель и сказала:

– Обещаю, у тебя будет свой сад.

После чего поцеловала в лобик. Может, она и не позволит мне ее любить, но заботиться о ней мне никто не помешает.

У Ирвина посинела вся рука, но обошлось без перелома, поэтому я положила на нее лед, и мы уселись за покоробленную пластиковую стойку, обессиленные и притихшие после ссоры. «С кухней надо что-то делать», – подумалось мне. Она выглядела голой и меблированной донельзя убого; под ногами хрустел линолеум, безбожно протекал кран. Я представила, как увешаю ее красивыми сковородками с медным дном, уставлю цветочными горшками, а может, даже обзаведусь полкой для пряностей.