Страшные немецкие сказки

В таком изрядно посветлевшем виде карлики переселились в сказки. В сборнике братьев Гримм они по большей части не злодеи, а помощники («Белоснежка», «Живая вода», «Птица гриф», «Синяя свеча», «Подземный человечек»). Иногда попадаются коварные и вредные, но отнюдь не устрашающие карлики («Беляночка и Розочка», «Сильный Ганс»), И лишь один карлик пугал меня в детстве. В посвященной ему сказке не было ни крови, ни трупов, ни людоедства, но там витал какой-то древний ужас. Это существо уносило детей. И я вздрагивал от стука двери или звона оконного стекла, предвкушая визит Румпельштильцхена…

Хвастливый мельник, рассказывая королю о своей дочери, соврал, что она умеет прясть из соломы золото, и король под страхом казни поручает девушке эту работу. Оставшись наедине с кучей соломы, она готова впасть в отчаяние, но вдруг открывается дверь, и входит карлик (Mannchen), чья внешность подробно не описана, и предлагает помощь в обмен на безделушки. Хитрец предвидит, что жадный король не удовольствуется одной порцией золотых нитей. Когда девушке уже нечем заплатить за услугу, колдун (а кому еще под силу делать золото?) выпрашивает у нее будущего первенца. Глупышка соглашается, король женится на ней, а вскоре после рождения ребенка карлик появляется вновь и требует обещанную награду.

Королева умоляет о милосердии, и карлик решает поиграть с ней: если она угадает его имя с трех попыток, он оставит ей ребенка. Королева рассылает гонцов по всей стране для сбора редкостных имен. Три попытки — это не три имени, а три дня. В течение первых двух королева перечисляет все известные ей имена, но они не подходят. Она в ужасе ждет третьего визита карлика, когда прибывает гонец. Он рассказывает диковинную историю: «Когда подошел я к высокой горе, покрытой густым лесом, где живут одни только зайцы и лисы, увидел я маленькую избушку, пылал перед нею костер, и скакал через огонь очень смешной, забавный человечек; он прыгал на одной ножке и кричал:

Нынче пеку, завтра пиво варю,
У королевы дитя отберу;
Ах, хорошо, что никто не знает,
Что Румпельштильцхен меня называют!»

Когда королева произносит правильное имя, карлик вопит: "Это тебе сам дьявол подсказал!" — и от злости так топает ногой, что проваливается по пояс в землю. Пытаясь выкарабкаться, он разрывает себя пополам.

Сказки, составившие тип АТ 500 ("Имя помощника"), у нас практически неизвестны, хотя маленький старичок ("сам с ноготок, борода с локоток") — существо дерзкое, злое, неблагодарное и коварное — участвует в русских сказках о трех подземных царствах. Исследуя другие версии, нам следует обращать внимание на внешность карлика или заменяющего его персонажа, на выдвигаемые им требования, на место его проживания и на его реакцию на правильно названное имя. Сами имена ни о чем нам не скажут, они подобраны с расчетом на звуковой эффект. Нет причин считать кодовым даже имя Румпельштильцхен (Rumpelstilzchen).

Немецкий поэт и сатирик Иоганн Фишарт (1546–1591) в своей вольной обработке романа Ф. Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль" (1577) упоминает игру Rumpele stilt oder der Poppait. Ее название и послужило источником имени карлика. Я. Гримм уверял, что глагол rumpeln ("громыхать, шуметь") лег в основу наименования "духов, производящих шум" (Rumpelgeist), то есть кобольдов (домовых) и рудничных цвергов. Нижнесаксонские сказания об этих духах включают в себя угадывание их имени. Вторая часть названия игры идентична первой. Глагол pope In ("постукивать, колотиться") образует существительное Poppart ("колотушка, огородное пугало") с побочным значением — пугало для детей.

Румпельштильцхен. Иллюстрация А. Рэкема (1900). Упитанный карлик чем-то напоминает лесного разбойника. Но Рэкем знал, как выглядят черные эльфы

Однако, по справедливому замечанию А. Науменко, не существует доказательств того, что имена кобольдов и цвергов восходят к описанной Фишартом игре, да и о самой игре, кроме названия, ничего не известно. Правда, в другом месте Фишарт говорит о Rumpelgeist (Громыхунчик), упоминает его и Лютер, но оба они имеют в виду черта. У Рабле демоны обращаются друг к Другу "мой милый щекотунчик", "мой расчудесный засранец", а умение производить посторонние шумы присуще им в не меньшей степени, чем кобольдам и подземным карликам. Родственников, навещающих святого Антония, настораживают страшный грохот и голоса, раздающиеся из его скита. Антоний советует им перекреститься и не обращать на звуки внимания: "Предоставьте им [демонам] играть самим с собой"^[399]. Замечу, что хладнокровная реакция святых на подобных "громыхающих" существ — еще не повод для выставления их детским пугалом.