Страшные сказки

И вот ходят солдаты по лесу, ищут, а никого найти не могут. И совсем приуныли с этих дел, сапоги стоптали. Хорошо, один солдатик глазастый был, увидел что-то там в прореши лесной, закурлыкал шибко: смотрите-смотрите!.. Все смотрят: а сидит дровосек на пеньке, трубочку в руках держит и помалкивает беспросветно. Поскольку сидит без головы. Голова-то рядышком валяется в несущественном виде, лишь глаза ейные вытаращены до чрезмерного изумления. И топорик дровосековский лежит поблизости – сразу видно, что им голову и отрубили.

Тут уж, конечно, всему народонаселению, от мала до велика, погоревать пришлось. Флаги на государевых заимках приспустили. Но и про гробовщика не забыли: приступай-ка, мастер, за привычную работу! дело мастера боится!.. вот тебе рупь золотом!.. (А по тем временам рупь золотом – это были деньги немалые, я вам скажу. Очень даже большие деньги были по тем временам. Иной раз и склад купеческий можно было за рупь золотом прикупить, да ещё какой замечательный склад!.. Просторный, на все 550 кв. м., на фундаменте из силикатного кирпича и с комплектом из металлоконструкций для обшивки сэндвич-панелями – вот такой склад!.. а вы говорите…)

– Ради памяти хорошего человека, расстараюсь во всю мочь. – обещает гробовщик. – Могу из амаранта-дерева домовину сколотить, могу из палисандра цельный похоронный шкаф обделать, а могу из ксилокарпуса этакий гроб смастерить, что сам Пушкин на том свете обзавидуется. Но дороже выйдет.

– Валяй. – говорят ему. – Колоти гроб из ксилокарпуса. Деньги – что? Деньги – пшик!!

– Значит, как у Пушкина?..

– Ну да.

А Пушкин-то – это который Александр Сергеевич, он в нашем городке завсегдатаем был. Его у нас хорошо знали и уважали. Ну, сообщаю, чтоб вы знали.

И совсем благостно зажили с тех пор гробовщик с дочкой. Что ни день, то милиция в подворотне бабу мёртвую найдёт с брюхом выпотрошенным, что ни ночь, то в канаве купца выловит с карманами распотрошёнными. А родственники убиенных порядок законный знают наперечёт: сперва изволь наплакаться вдоволь, насетоваться на судьбу-злодейку, а затем – будь любезен – похорони покойника в гробу и с оркестром. Ну, и денежку за гроб – будь любезен – выложи. Из палисандра-то гробы весьма полезные получаются: хошь родственника своего хорони, хошь заместо пианино на нём тренькай. Покупатель всегда прав.

И вот совсем уж городок вымер – человек с пятьсот осталось, да и те на улицы носов не кажут. Вроде даже некоторое шатание государственных основ принялось приключаться. Но вот однажды по утру вновь заявилась та странная старушка, что раньше всем бессмертие наколдовала.

– Это, – говорит. – что-то непонятное тут у вас творится, и я намерена это дело расследовать.

– Расследуй, бабуля. – ей говорят. – Взыскуй с виновного на всю катушку.

– Прямо сейчас, – говорит. – и приступлю.

Старушка на главной площади расположилась со всеми удобствами. Костерок разожгла. Заячьей да белячьей говядины в котле наварила, промеж миллиона слов свой десяток урезонов непонятных вслух пропустила, в кочегарный огонёк самоварного серебра на расплавку подбросила. Да каждому горожанину – из тех, кто до сих пор в живых остался – дала понемногу зелья своего отведать.

– Кто, – говорит. – тут есть убийца и душегуб, на того мистическая сила укажет. А мы его вмиг заарестуем.

Ну, и тут такое началось!.. Один гражданин зайца кушает – и ему всё ничего, только слегка икается да прикосорыливается. Другой беличью лапку глодает – ажно за ушами пищит от удовольствия. Чувствует, как настроение в неограниченные сферы приподымается. Даже ноги кренделями костромскими заплетаются, а ручонки за всяческих девок цепляются. Третий кушает – вроде как и дохнет сперва, но вскоре оживает, зацветает пуще прежнего. Глазёнками забавно помаргивает, улыбочкой задорно шалапутит, языком дразнится. Балясник этакий.

Но вот пришла очередь и девочке гробовщика снадобье отведать. А она мудрит чего-то, хмурится всё неприглядно, ручонкой-то от снадобья отмахивается, говорит, что, дескать, на диете сидит!.. Не надо, мол, спасибо.

Тут все стали подозревать что-то неладное, ворчать. А гробовщик говорит ей строго-настрого:

– Девочка, а девочка! ну-тка кушай быстрей, что дают, не кочевряжься!

Девочка и принялась есть снадобье. Одну ложку съела – сидит как ни в чём не бывало, на белый свет с невинностью таращится. Другую ложку съела – слегка с оказией поперхнулась, но сплёвывать не стала, а продолжила сидеть да улыбаться. Дылдой этакой дурковатой. А вот когда третью ложку съела, тогда мозгами заколобродила, всем телом затряслась, а из внутренних кишок визглявым голосом запричитала: не смейте бедную девочку забижать! не смейте ребёночка охаивать!.. Но тут страшный гром загремел и земля затряслась, тьма сгустилась непроглядным образом, а все покойники из гробов повылезали и принялись на площади собираться. Собираются и в девочку пальцами тычут: вот, дескать, душегубка самая настоящая! такая маленькая, а уже по ней тюрьма плачет!..