Страшные сказки для дочерей кимерийца (СИ)

— Красное Перышко росла одна. Ей не позволяли играть с детьми простых воительниц. А сестер у нее не было. Хоть в этом ей повезло. Сестры — это сущее наказание богов. И чем их меньше — тем лучше. Братьев у Красного Перышка тоже не было. И отца. Потому что у женщин-воительниц не бывает ни братьев, ни отцов. Если какая-нибудь из них хочет поиграть в «дочки-матери», она просит свою длинноклювую боевую птицу Ан-исте. И та приносит ей дочку. Иногда птицы ошибаются — они же глупые, эти длинноклювые злобные Ан-исте, — и приносят мальчика. И тогда ближайшие родичи матери устраивают настоящий праздничный пир. Потому что в племени женщин-воительниц очень любят маленьких мальчиков. Особенно — в остром грибном соусе и с гарниром из запеченных клубней Мао-мао. У маленьких мальчиков такое нежное и сладкое мясо. Даже у новорожденного козленка, вареного в молоке, мясо не такое сладкое…

Умащенная лекарственными снадобьями, снимающими боль и заживляющими раны, и напоенная горькими настойками, от которых разум заволакивает туманом и душа становится легче перышка, кукла лежала на мягкой шкуре и рассказывала сказку полной луне за окном.

Кукла помнила, что полная луна — это важно.

Но не помнила — почему.

***

— Милая! Я тебя спас от ужасных кочевников! Ты меня узнаешь?

— А еще у Красного Перышка была бабушка. Она жила далеко, в горной пещере за лесом…

— Идиоты! Вылечите ее, иначе, видят боги, вы пожалеете, что на свет родились!..

***

Легко ли удержать заскучавших и припомнивших старые обиды воинов от бунта, если одиннадцать человек из каждой дюжины готовы оспорить любой твой приказ лишь потому, что исходит он от тебя? Если они устали ждать и мечтают о штурме, но не пойдут на него, пока не передерутся, выясняя, кто же из их воевод будет этим штурмом командовать — и тебя они при этом в расчет уже давно не берут, ясное дело. Если они молодые, здоровые, горластые, полные сил и уверенные, что знают, как лучше, а ты немолод, хромаешь, сорвал голос и к тому же давно уже ни в чем не уверен…

Наверное, нет.

Легко ли остановить уже начавшийся бунт, когда клинки покинули ножны и горячая кровь туманит рассудок, и есть уже первые жертвы и с той, и с другой стороны, и с пятой, наверное, тоже, и нет больше армии, есть толпа, где каждый сам за себя и против всех, и уже никто не помнит, за что была начата драка, и дерется лишь потому, что дерется, и пьян от чужой крови и собственной крутости, и готов до последнего…

Легко.

И не наверное, а точно.

Если конь под тобой подобен легендарным дракам, злобным и неистовым полужеребцам-полудраконам, он такой же огромный, могучий и черный, и бешеный нравом, и огнем пылают его глаза, и страшен его боевой клич, и остры копыта, и сеет он смерть и разрушение вокруг себя точно так же, как сеяли их когда-то те жуткие порождения нижних миров. Если сам ты столь же могуч и страшен и подобен богу бури и грома, и горной лавиной обрушивается грозный твой рык на не успевших убраться вовремя с дороги твоей. Если плащ твой застилает полнеба, а волосы вспенены зимним бураном, и грозно сдвинуты брови, и летят из-под них беспощадные молнии, метко разя непокорных.

Короче — если ты Конан, бывший варвар из Киммерии, а ныне вполне себе вроде бы цивилизованный и миролюбивый король Аквилонии, счастливый отец и все такое… И все-таки где-то, наверное, самую чуточку варвар.

Да к тому же если ты не один, а во главе отряда ну очень недобро настроенных воинов, и все они конные, и оружьем своим владеют не в пример многим разленившимся за время осады ратникам, вернее — как раз таки в пример. И если все они — вместе и действуют слаженно, словно пальцы одной руки, а бунтари каждый сам за себя. И потому этим, которые каждый сам за себя, показалось, что налетевших непонятно откуда грозных воителей чуть ли не больше, чем самих осадников.

Да и потом — вроде как не враги налетели… Свои же вроде как… Не врагу-супостату сдаешься на милость, вереща о пощаде и о воинской чести забыв, а как раз-таки вспоминаешь о ней вовремя, о чести этой, и чуть ли не радостно подчиняешься верховному отцу-воеводе, суровому и строгому, но справедливому, как и положено быть настоящему командиру. И с облегчением убираешь меч — ну вот, наконец-то пришел настоящий хозяин, он сейчас тут порядок наведет, никому мало не покажется, он им устроит! И оглядываешься уже не смущенно, а даже и злорадно, выискивая замешкавшихся и еще не понявших изменение ситуации, тех самых, которым отец-воевода как раз небо с овчинку и покажет. Ведь не тебе же, действительно, тебе-то за что? Ты-то все сразу понял и успел вовремя перестроиться, ты-то умный, а вот они…

Все это было понятно и предсказуемо. Самые прыткие и сообразительные из только что бунтовавших мигом переменили намерение и уже начальственно покрикивали на замешкавшихся и раздавали вразумляющие тычки и оплеухи налево и направо в похвальном желании доказать, что мечи свои они обнажали вовсе даже и не с крамольной целью, а совсем наоборот.