Страшные сказки для дочерей кимерийца [СИ]

Вперёд вышли двое. Оба не первой молодости, оба в жреческих одеждах, только разных. Да и сами разные очень. Один — в сине-золотой хламиде с белым поясом. Горделивая осанка. Лицо, привыкшее выражать лишь высокомерное презрение, никак не могло подобрать подходящую нынешней ситуации мимику. И, возможно от этого, красиво изломанные брови все сильнее смыкались над переносицей, а красные пятна сдерживаемого гнева все ярче проступали на его острых скулах.

Второй был полной противоположностью этого гордеца. Он и стоял-то, скособочась и неловко перекосившись всем телом. И хламида его, когда-то белая, теперь была грязной и местами драной. Лицо его показалось киммерийцу смутно знакомым и внушающим непонятно чем вызванное уважение. Конан присмотрелся внимательнее.

И вспомнил.

Это был тот беспокойный, из внутреннего дворика, которого Клавий, помнится, копьем успокоил.

Ненадолго успокоил, видимо.

Один из приближенных охранителей, стало быть. Синее и белое одеяние, дневные и ночные жрецы. Двоевластие, значит, со всеми ему сопутствующими прелестями.

Понятно…

— Кто из вас знает жрицу по имени Нийнгааль?

Обладатель синего одеяния не снизошел до ответа, только еще презрительнее вздернул подбородок. Охранитель в когда-то белом осторожно шевельнул левым плечом, словно пожимая. Голос его напоминал шелест осенней листвы под ногами:

— Я не знаю такой. Может быть, это кто-то из младших, еще не прошедших ритуала окончательного посвящения… Или же она известна нам под другим именем. Многие меняют имена, приходя служить Золотому Павлину…

— Кто из вас занимается похищением жертв?

Похоже, этим вопросом Конан задел больную иерархическую мозоль — обладатель синего балахона аж взвился:

— Охотой занимаются младшие посвященные! Это их послушание, низшая ступень! Не дело высших приближенных, осиянных золотым пером, оскверняться подобным! Жертва должна быть особым образом приготовлена, прежде чем я смогу начать ритуал, а кто будет ее готовить, соблюдая все тонкости, если высшие жрецы позволяют себе пренебрегать прямыми обязанностями?! Да и жертвы… Разве же это — жертвы?! Все мельче и мельче с каждой луной! Разве этим прокормить настоящего бога?! На один клевок!..

Он фыркнул и демонстративно передернулся. На раненого собрата при этом не покосился даже. Но почему-то Конан остался в полной уверенности, что вся эта пламенная речь предназначена вовсе не задавшему вопрос Конану, а именно что обладателю грязной белой хламиды.

Впрочем, это он краем сознания отметил. Потом уже. А в первый момент все перекрыли слова о жертвах, которые с каждой луной становятся все мельче и… мельче.

— А ты у нас, значит, ритуал проводишь? — спросил Конан тихо и ласково. Очень тихо и очень ласково. И стоящий за его плечом Квентий вздрогнул, без труда опознав в этой ласковости высшую степень киммерийского бешенства. — Кормишь, значит… что же ты так плохо кормишь свое божество? Смотри, какой он у тебя… дохленький.

Он встряхнул Золотого Павлина, и тот, до этого все пытавшийся подняться и принять более удобную позу, безуспешно скребя когтями по кожаным варварским штанам, снова безвольно обвис, выставляя на погляд всем желающим свое чахленькое тельце с обвисшим розовым пузиком.

— Чахленький, тощенький… Давно, видать, не кормленный…

Конан даже дыхание придержал, произнося эту фразу. Так хотелось надеяться, что высокомерный жрец с возмущением подтвердит — да, давно не кормлен, голодает, бедолажка, потому что младшие послушники нерадивы. Тем более что и Нийнгааль они вроде как не знают, может, совпадения просто, совпадение и морок, и никто никого не распяливал на сером жертвенном камне. Хотя бы нынешней ночью…

Жрец фыркнул:

— Говорю же — тащат всякую погань никчемную! Разве такой мелкой дрянью пристало питаться истинному божеству?! Он сегодня почти и не притронулся, так, поклевал самую малость…

Уши внезапно заложило и стало трудно дышать. Сердце бухнуло о ребра изнутри тяжёлым таранным ударом, словно вырваться хотело. И защемило.

Так, поклевал. Самую малость.

Поклевал…

Как наяву встали перед глазами маленькие пальчики, так похожие на удлиненные бледно-розовые винные ягоды с тонкой полупрозрачной кожицей и неожиданно темным красным соком внутри… и брызги на сером камне, кажущиеся черными.

— Она… жива?

Он не услышал собственного голоса, слишком сильно шумело в ушах. Стиснул задеревеневшими пальцами павлинью шейку так, что птичка не застонала даже, а пискнула отчаянно, хотя и по-прежнему беззвучно. Неслышный писк продрал по костям и слегка приглушил звон в ушах. Среди жрецов многие попадали на колени — то ли в молитве, то ли тоже оглушенные. Конан с трудом разжал сведенные пальцы — пернатая дрянь была еще нужна, и нужна живой.

— Я спрашиваю: жертва жива?