Страшные сказки для дочерей кимерийца

Мужские голоса слышались вполне отчетливо. Вплоть до самого последнего мерзкого смешка. Как и сопение стражников за толстой дверью. Как и стук по полу их игральных костей. Стражники так же не обращали на нее никакого внимания, как и она — на них. Внимания требовало лишь то, что происходило в соседней комнате…

Когда мужские голоса смолкли и даже шаги двух людей удалились по коридору и перестали быть слышимыми — тогда и только тогда Лайне положила куклу на пол и подняла сузившиеся глаза к фреске.

И взгляд ее был недобрым и вполне осмысленным…

* * *

— Пора трогаться, мой король.

Показалось или нет, что в голосе Сая прозвучало явственное огорчение? Вряд ли показалось. Конан нахмурился, удивленный. Не огорчением, прозвучавшим в знакомом голосе со ставшим за последнее время уже привычным асгалунским акцентом, а самим обстоятельством произнесения именно этим голосом именно этих слов.

Обычно с подобным докладом к нему приходил Квентий, как и положено начальнику внутренней стражи. Тем более — там, где никакой внешней стражи не было и в помине, и подчиненные Квентию «Черные Драконы» служили единственной преградой между драгоценной особой короля Аквилонии и всеми теми мириадами врагов, что непременно собираются на эту особу покуситься. Врагов реальных или же существующих только в бдительном воображении доблестного начальника внутренней стражи, но от этого не менее грозных.

Потому-то и старался Квентий всегда быть рядом, потому-то почернел лицом и высох телом, вконец измученный собственной добросовестностью. Заботу о короле он не доверял никому. И то, что сегодня звать Конана вместо него пришел Сай, было очень странно. А еще более странными были слова, им при этом сказанные — «мой король». Вполне обыденные в устах любого аквилонца, произнесенные шемитом они резали слух. Странная оговорка.

Конан обернулся.

Молодой предводитель разбойников стоял у самой кромки озерной воды и смотрел мимо короля. Туда, где под сенью чахлых кустиков виднелись следы уже разобранного походного лагеря — угли кострищ, обрывки ткани, пришедшее в негодность и потому безжалостно оставляемое снаряжение и прочий неизбывный мусор, быстро растущие кучи которого своеобразными вехами отмечают любой караванный путь. Лицо у юного асгалунца было грустным.

А вон, кстати, и Квентий — держит под уздцы огромного черного жеребца. Судя по тому, что Нахор стоит смирно, не пытаясь ни лягнуть, ни укусить нахала, посмевшего протянуть к нему руку, это именно Квентий — только ему боевой жеребец позволяет подобные вольности.

А у Квентия, между прочим, нынче поводьями обе руки заняты. Только вторая лошадка настолько миниатюрна — особенно при сопоставлении ее с огромным черным зверем по другую руку начальника внутренней стражи, — что более напоминает не взрослую лошадь, а жеребенка. На нее и внимание-то не сразу обращаешь — громада Нахора затмевает все и вся. Он настолько огромен, что сидящая на миниатюрной лошадке маленькая девочка в мужском платье почти что и не возвышается над его черной холкой.

Понятно.

Квентий, как истинно добросовестный стражник, немедленно включил в круг своего попечения и Атенаис — как наиболее уязвимую и потому требующую особо тщательной охраны часть своего короля и повелителя. Бедный Квентий! Он и раньше-то спал вполглаза, а теперь от беспокойства, наверное, вообще позабудет, что такое сон. Понятно и огорчение Сая — он и сам вовсе не против был бы заняться лошадью Атенаис. И не только лошадью.

Конан спрятал понимающую усмешку в подернутую сединой бороду.

Почему-то глупая молодежь уверена, что добропорядочные отцы все всегда замечают самыми последними, словно боги лишили их не только глаз и ушей, но вдобавок и последнего разума! Даже жалко парнишку.

Атенаис счастлива. Такой красивый, ловкий да обходительный ухажер! Может на спор брошенным ножом срезать перо у летящей птички, а его непернатые соколы слушаются своего командира с полу-взгляда, с полу-движения черной брови! Лакомая добыча. Вот и развлекается девочка, все ужимки и уловки, от Тарантийских (и не только!) придворных дам усвоенные, на бедном бывшем разбойнике проверяя. Хорошо, что она, как и все прочие не-шемиты, не догадывается пока еще, чей он сын, а то вообще бы удержу не было. Еще бы! Сын самого вероятного претендента на трон Асгалуна, а, возможно, и всего Шема — лакомая партия. Даже для старшей дочери короля Аквилонии…

Глава 41

Конан задумчиво оглядел грустно вздыхающего Сая. Уже по-новому оглядел, оценивающе и без улыбки.

А что? Парень видный. И явно умеет за себя постоять, не полагается во всем на родительскую помощь. Пользуется уважением у подчиненных, а что вспыльчив и горяч — так это по младости зим, с возрастом такой недостаток быстро проходит. Атенаис его, похоже, искренне восхищает — за четыре последних дня король Аквилонии даже слегка утомился выслушивать многословные восторженные излияния по поводу ловкости, отваги, красоты и ума своей старшей дочери. Да и ей самой благородный грабитель караванов отнюдь не противен. Пока о чем-то большем говорить, конечно, рано.