Тем временем Квентий, последний раз звучно глотнув, с видимым сожалением отставил опустевший кувшин. Вернее даже — не отставил, а просто выронил — хрупкая керамическая вещица, богато украшенная разноцветной эмалью, наверняка бы разбилась, не подхвати её вовремя метнувшийся слуга. Квентий качнулся. Повел вокруг мутными, налитыми кровью глазами. Потер висок грязной рукой. Сморщился. Прогудел просительно:
— Водички мне бы… холодненькой…
Водички ему бы действительно не помешало. И побольше. Желательно с бочку так. Король Аквилонии в полутьме сначала не разглядел было, а теперь, когда глаза привыкли, обнаружил еще одну интересную особенность. Начальник его внутренней стражи был не только пьян до состояния непотребного — он и выглядел не менее непотребно.
Дорогое и совсем еще недавно новое одеяние помято и изорвано, а уж грязно так, словно хозяина этих тряпок волокли за боевой колесницей по горной дороге не меньше трех-четырех полетов стрелы, да еще и во время осенней распутицы. Подаренного благодарными купцами Сабатеи мехового плаща и вообще на Квентии не наблюдалось более, только болталась на шее завязка с жалким обрывком грязного меха. На лице — грязные потеки, в волосах — листья и всякий прочий мусор.
Тяжело переступая быстрым шагом, вернулся мальчишка-слуга. Бежать он не мог — наученный горьким опытом, волок сразу два кувшина. И на этот раз — куда большего размера. Остальные слуги тоже засуетились, откуда-то возник большой медный таз, и на этот раз омовение чрезвычайно утомившегося после ночной прогулки гостя совершилось безо всяких недоразумений. Квентий тер лицо, отфыркивался и просил лить на затылок похолоднее. Сбросил рваную рубаху прямо на пол, подставлял по тонкую струйку плечи и спину. Потом долго вытирался, оставляя на чистой ткани грязные полосы.
Конан ждал, ни словом, ни жестом не проявляя своего нетерпения.
Наконец с омовением было покончено. Квентий отбросил последнее полотенце — его, как и ранее рубаху, подхватили опомнившиеся и изо всех сил демонстрирующие повышенную расторопность слуги — и поднял на своего короля и повелителя уже куда более осмысленные глаза. Взгляд начальника внутренней стражи почему-то показался Конану виноватым.
И это было скверно…
— Пойдем ко мне, — сказал Конан, резко оборачиваясь на пятках, словно не желая видеть этот виноватый взгляд. — Я как раз велел подавать завтрак. Там и расскажешь.
Единственное, что несколько примиряло короля Аквилонии с пребыванием в замке Сарка — это завтраки. А так же и обеды. И, конечно же, ужины. Не считая многочисленных перекусов, организуемых мгновенно в любое время дня и ночи по первому же требованию.
Кухарки у Цубрахэша были хороши просто на диво и расторопны на удивление. Так, например, вчера глубокой ночью, будучи вконец раздосадованным вот уже трехдневным отсутствием новостей от Квентия и не зная, на ком бы эту досаду сорвать, Конан потребовал для ночной внеплановой трапезы горного козленка, да еще и жаренного по-кофийски, со всеми полагающимися травами-приправами, грибами и сладкими клубнями.
Не то чтобы он очень любил жареную козлятину именно в кофийском кисло-сладком медовом соусе, настолько остром и пряном, что вкус его почти полностью забивает вкус предварительно хорошо просоленного и высушенного мяса. Просто резонно предположил, что, хотя коз в Сарке полно, но это — домашние равнинные козы, а вовсе не дикие горные, с их специфическим запахом и вкусом. К тому же для сладких клубней не сезон — их по весне собирают. Да и вряд ли растут они в здешнем, слишком засушливом климате. А специфические кофийские травки, без которых блюдо не приготовить и самой умелой кухарке, вряд ли имеются под рукой у любителей куда более пресной пищи. Значит, будет возможность сорвать раздражение, запустив в нерадивых слуг плохо приготовленным деликатесом. И не назовет за подобное никто варваром короля — его же первого оскорбили скверно сделанным кушаньем! Да еще и ждать, поди, до самого утра придется!..
Козленка по-кофийски подали меньше чем через колокол. Конан даже задремать не успел. И, что самое скверное — это был именно козленок по-кофийски…
— Что это? — спросил Квентий, подозрительно и вместе с тем жадно принюхиваясь.
— Козленок по-кофийски, с горными травами, грибами и сладкими клубнями, — ответствовал Конан, с философским смирением разглядывая залитые кисло-сладко-липким даже на вид медовым сиропом куски нежного жареного мяса, аккуратными горками выложенные на блюдах в обрамлении сморщенных грибов и вяловатых клубней — все-таки не сезон. — Дорогущая, между прочим, штука. В таверне за такую порцию с тебя не меньше золотого стребуют. Если вообще взашей не погонят.
Самая большая подлость заключалась в том, что это действительно был самый настоящий козленок по-кофийски. Его специфический аромат ни с чем не спутаешь, Конан еще с порога унюхал, да всё поверить не мог в такое безграничное паскудство судьбы.
Это был