Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути

А пока Браун, шагая сквозь лесную тьму, в которую почти не пробивалось солнце, понял, что, возможно, пошел не по той дороге. Он заподозрил это, так как пейзаж показался ему знакомым. К примеру, вон то юное деревце или эта упавшая сосна, а еще – этот просвет между деревьями, откуда пробивались яркие солнечные лучи.

Браун остановился, недовольно огляделся, чувствуя изрядное раздражение. И что же? Перед ним предстала башня, на сей раз освещенная солнцем, по-прежнему окруженная соснами, которые будто бы подбирались к ней; из ее окон все так же свешивались желтые стебли.

Некоторое время Браун просто стоял и смотрел на башню. До нее было не очень далеко, может, всего пара миль или около того. Он заметил узенькую тропинку, казалось, она ведет через лес прямо к подножию холма, не особенно крутого.

Браун и сам не заметил, как пошел в этом направлении и очутился в начале тропинки, ведущей к небольшой долине у подножия холма. Подумать только, к чему могут привести лень и безразличие! Разве он собирался идти туда? Разве действительно хотел подняться наверх и поглазеть на эти невзрачные руины (а башня, скорее всего, окажется именно руинами, когда он посмотрит на нее вблизи)? Но, с другой стороны, почему бы и нет? Ему ведь, в сущности, все равно. Просто очередной ничего не значащий эпизод. Он представил, как делает запись в дневнике: «Поднялся к башне. Тут особо не на что смотреть. Построена, вероятнее всего, в XV веке, вся покрыта вьюном. Не самый интересный пейзаж, так как вокруг все поросло лесом».

Путь по тропинке и подъем по холму не показались ему чересчур обременительными для человека, обошедшего – главным образом пешком – уже две или три страны.

Еще до полудня он приблизился к верхушке холма, и каменное здание замаячило перед ним.

Что ни говори, эта башня все же довольно интересна – но чем? Она слегка накренилась и оттого казалась выше, хотя на самом деле не была так уж высока – ну, может, футов тридцать пять? Сложена она была из темного, гладкого камня, отполированного ветрами и походившего, пожалуй, на твердый, гладкий панцирь какой-то древней морской твари. Узкие окна-бойницы располагались достаточно высоко над землей, но на деле расстояние до них было, конечно, не так велико, около двадцати восьми или тридцати футов. Да и не такими узкими они окажутся, если представить, что смотришь на них не снизу, а на их уровне. Проделать такое он бы не смог. По таким башням не карабкаются ни в коем случае. Ему и не хотелось ничего такого. Да и что могло его ждать там, наверху – голые каменные стены? – наверняка на полу за столько лет скопились груды никчемного мусора, не унесенного ворами только потому, что ни на что не годен.

Однако вокруг башни распространялся необычный и странно приятный аромат. Он совсем не походил на смолистый дух сосен, не говоря уж о прочих запахах леса, сухих и влажных, запахах созревания, увядания и смерти. Наоборот, от башни доносилось – что же это было? Медовое благоухание, вызывавшее в памяти соблазнительные сладости Ближнего Востока.

Уж не эти ли странные свисающие сверху вьюнки источают этот аромат? Вокруг не было больше ничего, что могло бы так пахнуть.

Брауну не хотелось приближаться и обнюхивать лианы. В них, без сомнения, полным-полно насекомых, а может быть, даже шипы. Никогда не знаешь, чего ожидать от незнакомых видов. Их цвет тем не менее, был довольно красив. Не столько желтые, сколько золотые, удивительный, какой-то лучезарный оттенок.

Несмотря на опасения, он подошел совсем близко. В растении даже при пристальном разглядывании невозможно было усмотреть ничего вредоносного или губительного. Гладкие, шелковистые и совсем не перепутанные между собой стебельки – будто (что за странный образ) тщательно расчесанные любящими руками волосы. И в самом деле, благоухание исходило от этих густых «локонов». Браун, поддавшись соблазну, нагнулся и полной грудью вдохнул изысканный аромат. Что же он ему напоминает? Какое-то кондитерское изделие – или цветок? Вверху – ему не почудилось – что-то блеснуло. Браун непроизвольно отдернул голову и уставился на единственное окно-бойницу, расположенную прямо над ним. Присмотревшись, он отметил, что, как ни странно, вьюнок определенно не рос из расселин между камнями, а свешивался из окна – напоминая какую-то странную, воздушную вуаль, свободно ниспадающую по башенной стене.

Но что бы это могло быть – а его взгляд успел уловить движение, – что там мелькнуло в бойнице в тридцати футах над ним, белое, подвижное и – он был уверен – живое?

Застыв на месте с вытянутой шеей, Браун попытался поймать мелькнувшее воспоминание, строчку из стихотворения или песни, произведения какого-то известного и уважаемого поэта и романиста – Томас Гарди, не он ли это был?[3] – Златовласка… раствори окно твое… Златовласка…