Повисло неловкое молчание, как бывало всякий раз, если дело касалось финансового положения их семей в детстве и юности. Роберт словно не мог решить, как подступиться к этой теме и что сказать. Анника с самого начала решила воспринимать это как симпатичную неловкость, но сейчас ей стало досадно. Подавленное настроение Роберта омрачало этот солнечный день, так что она едко добавила: «После того как отец нас бросил, мама сидела на пособии».
– Понятно, – отозвался Роберт, открывая дверь.
Конюшня, в которую вошла Анника, мало чем походила на тесный сарай из металлоконструкций в Росунда, где она училась верховой езде. Это место больше напоминало собор. В высокий потолок, опирающийся на деревянные своды, были врезаны большие окна. В помещении был небольшой манеж и сеновал. Старые доски пола и стен и балки выглядели превосходно, без намека на плесень или гниль. Упряжь и вожжи сверкали, будто смазанные маслом.
Осмотревшись, Анника покачала головой:
– Неужели за всем этим ухаживает один человек?
– Да. – подтвердил Роберт, – Почему ты спросила?
– И как только он все успевает?
Роберт окинул взглядом конюшню, удивленно поднимая брови, словно ему раньше не приходила в голову эта мысль.
– Наверное, он просто много работает.
Ступая по опилкам, Анника подошла к денникам, жадно втягивая носом воздух. Она так давно не бывала в конюшнях и успела почти забыть, как ей все это нравилось.
Она уже была на полпути к манежу, когда отворилась дверь одного из денников и вышел Эрик, одетый в джинсы и красную клетчатую рубаху. В руке он держал мягкую щетку для чистки лошади. Шаги Анники, до этого момента уверенные и беспечные, вдруг застопорились, превратившись в сложную комбинацию дерганых, плохо скоординированных движений, и она чуть не упала, споткнувшись о какую-то невидимую преграду.
Пытаясь скрыть смущение, она остановилась, притворившись, что рассматривает какую-то архитектурную деталь, и засунула руки глубоко в карманы брюк. Эрик подошел к ней. Если в костюме он казался привлекательным, то сейчас был просто неотразим. Джинсы облегали мускулистые ноги, под тканью рубахи было видно, какая могучая и широкая у него грудь. Анника моргнула и проглотила слюну. Тело ослабело, как будто кто-то превратил его в студень.
Что за идиотские мысли приходят ей в голову? О том, чтобы покувыркаться в сене, пока хозяин на работе? Мозолистые руки ласкают нежную шелковистую кожу, а потом: «
Анника вынула кулаки из карманов и пошла навстречу Эрику, протягивая ладонь. Отложив щетку, он пожал ей руку. Прикосновение было самым обычным. Ничего особенного, вообще. Эрик что-то сказал, но в это время заржала лошадь.
– Простите? – Анника наклонилась к нему.
– Я говорю, добро пожаловать домой.
– Спасибо. – Она освободила руку и попятилась. Ее сильно смутили два момента, и она попыталась скрыть это, оглянувшись на Роберта, который бесцельно слонялся по засыпанному свежими опилками полу.
Во-первых:
Когда они с Робертом вышли из конюшни, Анника заговорила:
– Не знаю, может, дело во мне, но… этот запах у него изо рта…
Роберт злорадно хмыкнул – ее замечание, по крайней мере, немного подняло ему настроение.
– Ты права, – согласился он. – Даже не знаю, как лошади это терпят.
Они вместе посмеялись, и на душе полегчало. Анника взяла Роберта под руку, и они долго гуляли – муж и жена в дарованном им раю. На подходе к дому Роберт вдруг остановился и посмотрел на Аннику.
– Забыл спросить, – сказал он. – Ты не надумала ездить верхом?
– Не знаю. А что?
Роберт сплел ее пальцы со своими, как делал обычно, если его что-то беспокоило или вызывало недовольство.
– Я бы предпочел, чтобы ты не подходила к конюшне, – начал он. – И вообще, если уж говорить начистоту, хотел бы, чтобы ты не проводила время с Эриком.
– Что такое? Неужели ты ревнуешь? Он
– Нет! – отрезал Роберт. – Мне кажется, на это ты едва ли… способна. Но мы можем условиться, что ты будешь держаться от него подальше?
Анника пожала плечами:
– Я и впрямь люблю ездить верхом, так что в конюшню, вероятно, могла бы и зайти. С затычками в носу.
Роберт даже не улыбнулся ее шуточке. Только печально покачал головой:
– Ты вольна распоряжаться своей жизнью. Я только предупредил.
Не взяв ее за руку, он зашагал к дому.
II