Страшные Соломоновы острова

— Дело становится серьезным, — согласился Гарривел, — но мы выкрутимся. Этим кровожадным неграм нужна хорошая встряска. Пожалуйста, господа, не выпускайте из рук ружей и во время обеда, а вы, мистер Браун, будьте добры приготовить сорок или пятьдесят палочек динамита; покороче обрежьте фитили. Мы их проучим. А теперь, господа, обед подан.

Берти ненавидел рис с пряностями по-индейски и принялся за яичницу. Он почти покончил со своей порцией, когда Гарривел положил себе на тарелку яичницы.

Он взял кусок в рот и тотчас же, ругаясь, выплюнул.

— Это уже вторично, — зловеще объявил Мак-Тавиш. Гарривел все еще откашливался и отплевывался.

— Что — вторично? — содрогнулся Берти.

— Яд, — последовал ответ. — Повар будет повешен.

— Таким вот образом и погиб бухгалтер на мысе Марш, — заявил Браун. — Ужасная смерть. На судне «Джесси» рассказывали, что его нечеловеческие вопли были слышны на расстоянии больше трех миль.

— Я закую повара в кандалы, — пробормотал Гарривел. — К счастью, мы вовремя это обнаружили.

Берти сидел словно парализованный. На его лице не было ни кровинки. Он пытался говорить, но слышались лишь нечленораздельные звуки и хрип. Все с тревогой смотрели на него.

— Не говорите, не надо говорить! — воскликнул Мак-Тавиш напряженным голосом.

— Я съел ее, всю съел, целую тарелку! — вскричал Берти, словно человек, внезапно вынырнувший из-под воды и еле переводящий дух.

Страшное молчание длилось еще полминуты, и в их глазах он читал свой приговор.

— В конце концов, возможно, что это был не яд, — мрачно проговорил Гарривел.

— Позовите повара, — сказал Браун.

Вошел, скаля зубы, черный мальчишка-повар с проколотым носом и продырявленными ушами.

— Смотри сюда, Ви-Ви, что это значит? — заорал Гарривел, указывая на яичницу.

Вполне естественно, что Ви-Ви перепугался и смутился.

— Добрый господин каи-каи, — пробормотал он, оправдываясь.

— Пусть он съест ее, — посоветовал Мак-Тавиш. — Это будет лучшим испытанием.

Гарривел с яичницей бросился к повару; тот в ужасе обратился в бегство.

— Все ясно, — торжественно заявил Браун. — Он не хочет ее есть.

— Мистер Браун, не окажете ли вы любезность пойти и заковать его в кандалы? — Затем Гарривел беззаботно повернулся к Берти. — Все в порядке, дружище; комиссар разделается с ним, а если вы умрете, будьте покойны — его повесят.

— Я не думаю, что правительство пойдет на это, — возразил Мак-Тавиш.

— Но, господа, господа, — закричал Берти, — подумайте все же обо мне!

Гарривел соболезнующе пожал плечами:

— Грустно, дружище, но это туземный яд, и мы не знаем противоядий. Соберитесь с духом и успокойтесь, а если…

Два громких ружейных выстрела прервали его речь. Вошел Браун, зарядил винтовку и присел к столу.

— Повар скончался, — объявил он. — Лихорадка. Внезапный приступ.

— Я только что говорил мистеру Аркрайту, что с туземным ядом мы не умеем бороться, не знаем никаких противоядий…

— Кроме джина, — прибавил Браун.

Гарривел обозвал себя безмозглым идиотом и бросился за бутылкой джина.

— Сразу, друг мой, сразу, — наставлял он Берти, который отхлебнул две трети из большого стакана с чистым спиртом и, задыхаясь, кашлял, пока из глаз его не полились слезы.

Гарривел пощупал пульс, делая вид, что не может его прощупать, и усомнился в наличии яда в яичнице. Браун и Мак-Тавиш тоже стали сомневаться, но Берти уловил оттенок неискренности в их тоне. Он больше не мог ни есть, ни пить и украдкой стал щупать себе пульс под столом. Конечно, пульс все учащался, но Берти не догадался приписать это действию джина.

Мак-Тавиш, с винтовкой в руке, ушел на веранду, чтобы произвести рекогносцировку.

— Они толпятся возле кухни, — поступило его донесение. — И у них невероятное количество винчестеров. У меня есть план обойти их с другой стороны и напасть с фланга. Нанести первый удар, понимаете. Вы идете, Браун?

Гарривел, сидя за столом, продолжал есть, а Берти обнаружил ускорение пульса на пять ударов. Но все же при звуках начавшейся пальбы он вскочил с места. Среди треска винчестеров гулко выделялись выстрелы из ружей Брауна и Мак-Тавиша; пальба сопровождалась диким визгом и воплями.

— Наши ружья обратили их в бегство, — заметил Гарривел, когда голоса и выстрелы, удаляясь, стали замирать.

Едва только Браун и Мак-Тавиш вернулись к столу, последний снова отправился на рекогносцировку.

— Они достали динамит, — объявил он.

— Тогда и мы пустим в ход динамит, — предложил Гарривел.

Все трое положили по полдюжине палочек в свои карманы, зажгли сигары и направились к двери.

И вот тогда-то и произошел взрыв. Впоследствии обвиняли в этом Мак-Тавиша, и он согласился, что действительно употребил динамита больше, чем следовало. Как бы то ни было, а дом взорвался — он поднялся под углом, а затем снова осел на фундамент. Почти вся посуда, стоявшая на столе, разбилась вдребезги, а стенные часы с недельным заводом остановились. Вопя о мщении, все трое ринулись в беспросветную тьму ночи, и началась бомбардировка.