Где волк воскликнул кровью:«Эй! я юноши тело ем, —Там скажет мать: «Дала сынов я». —Мы старцы, рассудим, что делаем.Правда, что юноши стали дешевле?Дешевле земли, бочки воды и телеги углей?Ты, женщина в белом, косящая стебли,Мышцами смуглая, в работе наглей.«Мёртвые юноши! Мёртвые юноши!» —По площадям плещется стон городов.Не так ли разносчик сорок и дроздов? —Их перья на шляпу свою нашей.Кто книжечку издал «Песни последних оленей»,Висит, рядом с серебряной шкуркою зайца,Продетый кольцом за колениТам, где сметана, мясо и яйца.Падают брянские, растут у Манташева.Нет уже юноши, нет уже нашегоЧерноглазого короля беседы за ужином.Поймите, он дорог, поймите, он нужен нам.
Владислав Ходасевич
(1886–1939)
Под землёй
Где пахнет чёрною карболкойИ провонявшею землёй,Стоит, склоняя профиль колкийПред изразцовою стеной.Не отойдёт, не обернётся,Лишь весь качается слегка,Да как-то судорожно бьётсяПотёртый локоть сюртука.Заходят школьники, солдаты,Рабочий в блузе голубой, —Он всё стоит, к стене прижатыйСвоею дикою мечтой.Здесь создаёт и разрушаетОн сладострастные миры,А из соседней конурыЗа ним старуха наблюдает.Потом в открывшуюся дверьВидны подушки, стулья, склянки.Вошла – и слышатся теперьОбрывки злобной перебранки.Потом вонючая метлаБезумца гонит из угла.И вот, из полутьмы глубокойСтарик сутулый, но высокий,В таком почтенном сюртуке,В когда-то модном котелке,Идёт по лестнице широкой,Как тень Аида – в белый свет,В берлинский день, в блестящий бред.А солнце ясно, небо сине,А сверху синяя пустыня…И злость, и скорбь моя кипит,И трость моя в чужой гранитНеумолкаемо стучит.
«С берлинской улицы…»
С берлинской улицыВверху луна видна.В берлинских улицахЛюдская тень длинна.Дома – как демоны,Между домами – мрак;Шеренги демонов,И между них – сквозняк.Дневные помыслы,Дневные души – прочь:Дневные помыслыПерешагнули в ночь.Опустошённые,На перекрёстки тьмы,Как ведьмы, по троеТогда выходим мы.Нечеловечий дух,Нечеловечья речь, —И пёсьи головыПоверх сутулых плеч.Зелёной точкоюГлядит луна из глаз,Сухим неистовствомОбуревая нас.В асфальтном зеркалеСухой и мутный блеск —И электрическийНад волосами треск.
Гадание
Гадает ветреная младость…
ПушкинУжели я, людьми покинутый,Не посмотрю в лицо твоё?Я ль не проверю жребий вынутый —Судьбы слепое остриё?И плавлю мертвенное олово.И с тайным страхом в воду лью…Что шлёт судьба? Шута ль весёлого,Собаку, гроб или змею?Свеча колеблет пламя красное.Мой Рок! Лицо приблизь ко мне!И тень бессмысленно-неясная,Кривляясь, пляшет на стене.Лидино1 мая 1907