Страшный дар

Ронану было одиннадцать лет, когда он принял решение его сжечь. Если получится, то и церковь. Но для начала стул.

Он украл масло, которым заправляли лампы. И щепу. И две спички вместо огнива – ему понравилось, что новомодные спички называют «люциферами».

Он пробрался в церковь ночью, полил стул маслом, разложил под ним костерок, очень старательно чиркнул спичкой об пол – и она сразу вспыхнула. И огонек занялся так весело…

Ронан вообще-то ожидал, что Бог его покарает. Пошлет молнию, рой саранчи или что-нибудь в этом роде. Но ему было все равно: он готов был навлечь на себя кару Божью, лишь бы не видеть больше никогда, как они мучают матушку…

Однако ничего не случилось. Казалось, Бог был на его стороне: спичка загорелась сразу, щепки легко занялись, и стул вспыхнул так, что пламя осветило всю церковь. Ее строгие белые стены без единой картины или даже распятия впервые показались Ронану красивыми. Он стоял и смотрел.

Когда отсветы пламени, плескавшиеся в окнах, привлекли внимание и прихожане сбежались в свой храм, он так и стоял возле горящего стула… Поскольку Ронан был сыном мистера Ханта, никто не посмел его тронуть. А еще они говорили, что глаза у него были жуткие. Черные, будто без белка, как у демона.

Конечно, как только прибежал мистер Хант, наваждение кончилось: он ударил сына тростью прямо в церкви, сбил с ног, выволок во двор, где продолжил избиение, потом потащил домой и там добавил. И вообще бы, наверное, убил, если бы тетушка Джин не выступила в роли ангела, перехватившего занесенную руку Авраама. Правда, ангел вряд ли припугнул Авраама ссылкой в Австралию за детоубийство. По крайней мере, Библия об этом умалчивает.

Но Ронан даже боли-то толком не чувствовал, так был потрясен своим поступком.

И своей победой. Ведь он победил. Больше матушку на позорный стул не сажали: ни в той церкви, ни в какой другой.

– Такая вот история, Нест. Что, убедилась в моей правоте?

– Лишь в том, что ты хороший сын, – отозвалась Нест.

Она вновь уселась на овчину рядом с Мэри и тщательно вычищала ей грязь из-под ногтей, что, на взгляд Ронана, было процедурой запредельно бесполезной. Вряд ли матушка так уверует в чистоплотность, что перестанет требовать сырое мясо. А после каждого обеда руки ее по локоть бывали в крови и кроличьем пухе. Хорошо, что Нест стучала камнем по стене пещеры, прежде чем войти. Удавалось сполоснуть Мэри лицо и руки.

– Ты совсем меня не боишься? – уточнил Ронан.

– Боюсь, конечно. Поэтому к Холлоустэпу я тебя не пущу. Вдруг ты и ему что-нибудь подожжешь.

– Не что-нибудь, а лавку.

– Он над лавкой квартирует.

– Какой неудачный выбор жилья.

– И там другие лавки через стену.

– Их владельцам следовало лучше присматриваться к соседям.

– Нет, Ронан, – устало сказала Нест. – Я не позволю тебе сжечь лавку Холлоустэпа.

– А что тогда? – Ронан был озадачен. – Сарай? Можно сарай?

– Нет, нет и еще раз нет! Я знаю, к кому обратиться за помощью. Лучше скажи мне…

Нест почему-то зарделась, и Ронан, озадаченный, взял ее за руку и еще сильнее удивился, когда Нест вырвалась. С чего это она?

– А вдруг мы с тобой тоже совершили блудодейство, и у меня будет ребенок, как у Милли? Мы с тобой могли его как-нибудь нацеловать?

– Че-ерт, – протянул он. – Ну ты даешь, Нест!

Иногда Ронан позволял себе мечтать.

Вернее, позволял мечтам сформироваться перед его внутренним взором. Он не выстраивал для себя желанную картину – она являлась сама собой, иной раз удивляя его какими-то неожиданными деталями. В его мечтах присутствовало море. А ведь вроде бы не за что ему море любить, у моря матушка сошла с ума, но… Море жило в его мечтах. Запах, шум, перешептывание волн, надрывные крики чаек. Странно: в тот день он, казалось, и не заметил моря, думая только о матушке. Но море затопило его сны.

В его мечтах присутствовала Нест. Они жили вместе. У моря. И матушка с ними, конечно. Дни напролет гуляла вдоль берега, собирала ракушки, приносила их домой, пересыпала из руки в руку. Не заходилась криком, не разрывала одежду, не разгуливала потом по пещере с тем спокойным детским бесстыдством, о котором Ронан не знал что думать, пока наконец не позволил себе к нему привыкнуть. Была спокойна и счастлива.

И Нест тоже была счастлива. Она бежала ему навстречу, когда он возвращался с уловом. Он так и видел ее лицо в темных веснушках, обрамленное выгоревшими на солнце прядями. И как она распахивает объятия ему навстречу, никого не стесняясь… А кого стесняться? Нет там ни мистера Ханта, ни ее дяди– самодура. На том пустынном берегу, где стоял дом его мечты, были лишь они трое – и чайки. И никто им не нужен. Им хорошо там втроем.

Конечно, он понимал, что такая барышня, как Нест, никогда не станет его… кем? Женой? Ронан не представлял себе, как он с кем-то венчается… Он так ненавидел все эти обряды… Его женщиной? В общем, понятно, что Нест не уедет с ним и не станет жить в хижине на морском берегу. И понятно, что он ничего такого с ней не сделает.