Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Глаша. Жалко. С другой стороны, мне было всегда за него стыдно. Он любил не прожаренное мясо с кровью. Противно. Он ел салаты из цикория с помидорами, заправляя их оливковым маслом и уксусом. От пережора у него вырос живот. Живот был кругленький, как у Будды, в курчавых волосиках. Меня рвало. Я не могла находиться с ним за одним столом. Теперь этот живот прострелили.

Наташа. Он грузил нас своим отцовством. Он носился за нами с девичьими трусами и кричал, чтобы мы не смели… «Не смейте вешать ваши трусы сушиться в ванной на батареи! Это не по-европейски!»

Саша. Помните, он приходил к нам в детскую, гладил по круглым лобикам и говорил со слезами на глазах: «Дети Пушкина не удались».

Глаша. Ну, да. Он говорил, что он все для нас сделал, поступил нас в университет, посылал каждое лето на отдых во французские Альпы, выгодно женил и за графьёв выдал замуж. И что он больше не будет звонить нам по телефону. Никогда не будет звонить.

Гриша. Он хотел, что мы выросли необыкновенными людьми. Стали бы пиратами и проститутками. Чтобы он мог нами гордиться.

Глаша. Он называл меня лимитой, говорил, что лимитчица и минетчица — однокоренные слова, загонял в комплексы, ненавидел куклы, в которые я играю, ненавидел моих белых мышек и птиц, гнобил за маленький рост, хотя я повыше его буду, и в то же время подсматривал за мной, когда я сидела на горшке.

Маша. Он каждый месяц с ученым видом проверял меня на предмет того, не растут ли у меня волосы на лобке, и требовал, чтобы я писала рассказы и повести из деревенской жизни.

Глаша. Он ненавидел меня за то, что у меня — молочница, что из-за этого в моей пизде плохо пахнет материя, он глумился над моими сиськами.

Гриша. Каким образом?

Глаша. Он хотел их оторвать.

Наташа. А меня он имел анальным способом еще в возрасте шести лет. Маме это очень не нравилось.

Саша. Когда он меня первый раз трахнул в попу, я думал, что умру от боли. А он говорил, что, может быть, хоть так он отучит меня от тупоумия.

Гриша. А со мной он сделал такое, что страшно сказать.

Маша. Расскажи! Мы рассказали, а ты — нет!

Гриша. Не расскажу.

Наташа. Гришенька, расскажи. Ты ведь офицер. Ты должен рассказать.

Гриша. Ни за что.

Глаша. Он ел твой кал? Я угадала?

Гриша. Гораздо хуже. Нет, не расскажу.

Маша. Тогда я голосую за смерть Пушкина. Понятно?

Гриша. Ну, и голосуй.

Маша. Стучат в дверь. Как они нетерпеливы. Закрой, Сашенька, дверь на ключ. Мы еще не решили.

Саша. Мама просила не затягивать с решением. Он никогда не смотрел нам в глаза. У него глаза бегали. Я невосприимчив к красоте природы, мне папенькины кавказы и закидоны ни к добру. Я деньги люблю. Я очень люблю деньги. Если бы мне платили много денег, я бы стал гением.

Маша. Как зовут этого французского доктора?

Гриша. Зачем тебе? Кажется, доктор Паскаль.

Глаша. Пушкину сколько лет? Около сорока? Старик! Он умрет, его встретит Бог и спросит: ты кто? Ах, ты — Пушкин! И сделает Бог неприличное лицо.

Маша. Ты, Саша, рыжий. Почему ты рыжий? У нас нет в семье рыжих. Ты ведь не от него, правда?

Наташа. Саша от Дантеса.

Гриша. А я от Николая Первого.

Глаша. Молчи. Это и так все знают.

Саша. Царь прислал Пушкину телеграмму. Вот она. Я прочту стоя.

Гриша. Мы тоже встанем.

Саша. Если Бог не велит нам увидеться на этом свете, то прими мое прощение…

Маша. Добрый царь. Простил дуэль.

Саша… и совет умереть по-христиански, через я пишет, по царской своей орфографии, и причаститься, а о жене и детях не беспокойся. Они будут моими детьми, и я их беру на свое попечение.

Глаша. Это меняет дело. Ребята, можно сесть? Какой еще пенициллин? Вздор.

Маша. Значит, наша мама тоже будет дочерью царя.

Гриша. И все-таки я от Николая Первого, а наша Глаша — с сеновала, пусть она помолчит. Я буду, возможно, Александром Вторым. Освобожу крестьян и подорвусь на мине.

Маша. Царь даст нам денег. Как нищим. Пушкин все пропил, проел и проспал. Он ездил в публичный дом.

Наташа. Он трахал все, что шевелится, кроме мамы.

Глаша. Откуда же мы тогда взялись?

Саша. Мама прикидывалась фригидной. Отец нашпиговывал ее спермой и разводил у нее в животе эмбрионов, как рыбок, но она научилась выкручиваться по своим женским делишкам.

Глаша. Когда он поехал стреляться, я была за Дантеса.

Гриша. Я тоже езжу в публичный дом. Это меня сближает с Пушкиным. Я, может быть, буду стоять за французского доктора.

Глаша. Зачем он вышел на Сенатскую площадь? Зачем?

Саша. Не переживай. Он всегда любил высовываться. Слишком много социальных амбиций. А те, кто хотели хорошо жить, легко могли вписаться в общество, как Жуковский. Сейчас особенно видно, что в крепостном праве были свои несомненные плюсы.

Глаша. Ему хотелось быть принятым в высшем обществе и быть свободным от него. И жить, и чувствовать смысл жизни. Так не бывает. Опять стучат.

Маша. Мы еще не решили. Его время кончилось.