Когда по часам наступал вечер, становилось страшнее. Хотя свет оставался тем же, казалось, что становилось темнее. Я говорил с Кристинкой и сам с собой, с Констанцией и д’Артаньяном, но развеять сгустившуюся атмосферу не мог. Не знаю с чего, но стали вспоминаться разные страшные сказки, на которые мастак был Васятя — его «замогильный свист», я уже говорил, сам по себе стоил десятка ночных кошмаров.
Но и сказки были страшные. Про то, как в горах упал в расщелину молодой солдат, и все решили, что он умер. А он был жив, только сломал хребет. И он лежал и умирал, и не мог пошевелиться, и все ушли — а он остался один, а верил он, что товарищи вернутся, или нет — этого никто вам сказать не может. Вот так.
И еще была сказка про то, как молодой солдат попал в плен. И его заставили съесть свою почку и отрезали все пальцы на руках. А потом он сбежал, но нечаянно попал на поле боя. И когда он шел навстречу своим и кричал: «Это я, братцы!.. Братцы, это я!», на него наехал свой танк и смял его гусеницами — с мясом.
Дурак я был: когда Васятя хотел рассказать мне про гномов или магов, я просил страшные сказки. И он, закуривая и словно что-то вспоминая, рассказывал.
Про девочку, которой сожгли весь живот утюгом — а потом оказалось, это была не та девочка…
Про мальчика, который оказался «тот», и которому отрезали уши, нос и выкололи глаза…
Про семью, которая сгорела в собственном доме…
Про близнецов, которые мирно спали в кроватке, когда их дом взлетел на воздух…
Про снайперов.
Про киллеров.
Про вампиров и маньяков. Только про вампиров было не страшно.
И опять про войну.
И еще много всяких васятиных сказок приходило ко мне, когда наступал вечер. Иногда мне хотелось, чтобы часы остановились, но они, как и лампочка, были почти вечными. Папина разработка.
Я стал экономить свет, но по ночам его уже не выключал. И, как следствие, спать стал неспокойно, да и Кристинка что-то то ли почувствовала, то ли просто раскапризничалась, и просыпалась чаще, и засыпала с трудом.
Прошла третья неделя, а за нами никто не приходил.
Я с тоской вспоминал, что еще недавно, в первую неделю — полторы, спокойно играл, читал, баюкал Кристинку, жарил яичницу, рисовал. В общем-то, здесь было не так уж и плохо — компьютер (жаль, без интернета), телевизор с огромным экраном, огромная коллекция мультиков, фильмов и игр, настольные головоломки, папин еще кубик-рубика, который я просто безумно любил, и хватало, конечно, еды. В микроволновке можно было подогреть то, что было в холодильнике, а можно было просто наделать бутербродов.
Завалиться прямо на мягкий пол и смотреть кино или играть с белыми пушистыми комочками в замок Иф.
А на полке дремала геологическая коллекция. Я хотел стать геологом и поэтому всегда просил у отца образцы. Он мне их приносил, а потом взял и достал откуда-то с антресолей коробку с сокровищами: шпатом, антрацитом, обсидианом, змеевиком… Мой папа тоже когда-то хотел стать геологом, а потом стал работать на ВПК, вместе с мамой, которая хотела стать учительницей, а стала химиком и биологом. Я слышал это краем уха, когда взрослые думали, что я сплю и ничего не слышу.
Но к концу третьей недели геологическая коллекция пылилась на столе, а в замок Иф играть совершенно не было настроения. Потому что я вдруг представил себе, каково это — отсидеть тридцать лет… полвека? пока не умру?.. отсидеть в этой камере. Взаперти. Потому что когда закончится еда, останется целая коробка высокоэнергетических порошков и брикетов, которых хватит нам на целую жизнь.
…Я без аппетита жевал особые космические консервы. Которые долго не портятся, содержат оптимальное количество белков, углеводов, жиров, витаминов. Запихивал в рот паштет из тюбика и задумался.
Что могло случиться? Почему родители не пришли? Почему тут столько еды? Почему двигатель почти вечный, а вода течет сквозь такое количество фильтров? Однажды отец рассказал мне, как устроен Страшный Жуткий Подвал. Из скольки слоев состоят его стены и сколько систем защиты, чтобы открыть дверь снаружи.
А изнутри я ее мог открыть в любой момент, но такое мне до той поры не приходило в голову. Я же говорил, что никогда не пытался убежать из подвала.
И я понял, почему этого делать не надо.
Папа давал мне читать книгу о катастрофах. И об атомном взрыве. И о том, что бывает на земле после. И полностью автономный бункер, в который родители под детские крики запихивали ребенка — чтобы приучился сидеть, ждать, не открывать двери и не уходить. Теперь я понял, почему они не переезжали. Ведь на новом месте пришлось бы делать новый бункер, а война могла начаться в любой момент.
Я вспомнил, как мать тащила нас в подвал. И осталась наверху. Почему же они не сделали подвал большим?
Заплакала Кристинка, и внезапно нахлынуло понимание того, что все они — мама, папа, брат, дядя, Васятя — остались во вчерашнем дне. Что их уже нет.