Страсть

Как я ушла? Да просто сказала, что ухожу. «Куда?» – спросил Саша. «Я тебе оттуда позвоню». И действительно позвонила – от Арсенова. «Можно, я приду?» – спросил Збруев. Мне показалось это совершенно неудобным, а Паша, наоборот, очень обрадовался. Саша пришел, и мы втроем гуляли по Ленинградскому бульвару. Я шла впереди, а они – немного сзади. Я посмотрела на звезды и подумала: так хорошо идти одной, что я сейчас от них обоих уйду! Но это так, просто промелькнула мысль. Я все-таки осталась с Павликом…»

Правда, даже будучи замужем за Арсеновым, Малявина продолжала «романить» и с Тарковским. «Наш роман с Андреем продолжался, – вспоминает актриса. – Многие наши общие знакомые знали об этом и трогательно, бережно относились к нашим чувствам. Андрей был странным человеком – в теплую погоду мог ходить и в меховой шапке, завязанной под подбородком, и в элегантном костюме (он вообще любил красиво одеваться и обожал красиво одетых женщин, даже сам придумывал им наряды). Почему я не вышла за Тарковского? Очень многие актрисы, снимавшиеся у него, просто мечтали об этом! Терехова, Васильева… Они и после его смерти до сих пор поделить его между собой не могут. А я его отпустила. Так, наверное, нам обоим было легче…»

Отношения с Арсеновым длились четыре года. Молодые супруги купили кооперативную квартиру у метро «Аэропорт» (улица Черняховского, дом 2) и жили в ней в общем-то счастливо. Правда, с детьми все оттягивали: Малявина тогда часто снималась в кино, да еще и играла в Театре имени Вахтангова. Надумали только в 1967 году. Павел тогда начал снимать в Армении фильм «Спасите утопающего», и Валентина решила навестить его в Ленинакане. Там и забеременела. 30 мая 1968 года у них родилась девочка, в роддоме у новорожденной случилось заражение крови, и 6 июня она умерла…

Эта трагедия надломила Малявину. Вспоминает сама актриса: «Тут и Павлик как муж разом кончился в моей жизни. Хотя мы еще много лет потом не разводились. Но, когда не стало ребенка, не стало и никаких отношений. Его следующая жена, Лена, говорила мне потом: «Ты могла бы тут же родить еще раз». Но для меня это было уже невозможно…

Я стала пить временами – уходить в «зыбкость существования». Потом врачи объяснили, что в этом было мое единственное спасение. Своеобразная самозащита организма. Рядом в этот период появился Саша Кайдановский – самый серьезный и сильный человек в моей жизни…

Надо сказать, что я тогда безбожно путала Кайдановского и Филатова. Однажды мы с Никитой Михалковым были на показе, в котором участвовали и Саша, и Леня: играли то ли этюд, то ли отрывок. И Никита мне сказал: «Какой же все-таки Кайдановский интересный!» Я согласилась, но смотрела в это время на Филатова, потому что мне-то он больше импонировал и казался органичнее. И я как-то не подумала, что мы с Никитой тогда о разных людях говорили. А Саша мне в тот раз показался натянутой струной, которая вот-вот лопнет. Такой скрученный весь! В общем, с тех пор я так и думала, что Леня – это Кайдановский. Филатов, когда меня встречал (а я тогда была уже достаточно известной по фильмам), вел себя очень галантно, даже вроде ухаживал. И мне это очень льстило. Кстати, я всегда называла его Сашей, и он мне в этом благородно не отказывал. Однажды Леня спросил: «Ну хорошо, я – Саша. А как же тогда моя фамилия?» – «Как тебе не стыдно?! Кайдановский, конечно!»

Леня «играл свою роль» до тех пор, пока я не посмотрела «Гамлета». В 1969 году я репетировала Аглаю в «Идиоте» по Достоевскому, и Александра Ремизова, режиссер, сказала мне, что Мышкина будет играть некий удивительный мальчик Кайдановский, который сегодня в институте играет Гамлета. Я удивилась: «Посмотреть бы!» И мы с Ремизовой и Павликом Арсеновым пошли смотреть Сашу. Вдруг на сцену неожиданно для меня вышел не Филатов (мой «Кайдановский»), а Кайдановский настоящий! И я не смогла от него оторваться, как от магнита. Он был угловатым, одно плечо выше другого… Но я все ждала, как он произнесет: «Быть или не быть?» Саша сказал, как во сне, как в бреду. В нем была скрыта какая-то тайна…

Личное знакомство началось со смешного. Тогда мандарины продавали почему-то ящиками. А мы с Пашей жили в доме на улице Черняховского (где все киношники живут), и туда эти мандарины носили без конца. В результате у нас скопилось четыре ящика мандаринов. И я, дурачась, разбросала их в нашей комнате по ковру. А Павлик сказал: «Так красиво получилось! Слушай, а давай сегодня Кайдановского в гости позовем». Я согласилась. Мы с Павликом зашли в гастроном «Арбатский», а оттуда отправились звать Кайдановского в гости. Но Саша тогда отказался категорически. Так обидно было!

– Ну что мне – заплакать? – спросила я.

– С какой такой стати? – удивился Саша.

Мы препирались, пока Павлик не увел меня: ну, не хочет человек, чего, дескать, пристала?

Мы пригласили своих соседей, но я весь вечер грустила. Как же так? Мы искренне его приглашали, а он отказался… На следующий день Кайдановский спросил меня, как прошел вечер.

– А вам-то что? – ответила я вопросом на вопрос…»