Страсть

Люси работала быстро, превращая Диктора в сферу, она работала пальцами быстрее, чем когда-либо прежде.

Она затаила дыхание, загадала желание, и исчезла.

Глава 4 Время ран

Милан, Италия. 25 мая, 1918

Даниэль чувствовал себя осторожным, когда он вышел из Предвестника.

Он был необучен в том, как быстро понять новое время и место, не зная точно, где он или что он должен сделать. Знание, что по крайней мере одна версия Люси была обязана быть рядом, и нуждаться в нем.

Комната была белой. Белые простыни на кровати перед ним, белые рамы окна в углу, ярко-белый свет, бьющийся через стекло. На мгновение все было тихо. Тогда воспоминания врывались.

Милан.

Он вернулся в больницу, где она была его медсестрой во время первой из смертных мировых войн. Там, на кровати в углу, был Траверти, его сосед по комнате из Салерно, который наступил на мину на пути к столовой. Обе ноги Траверти были обожжены и сломаны, но он так очаровывал, у него были все медсестры, стащившие для него бутылки виски. У него всегда была шутка для Даниэля. И там, с другой стороны комнаты, был Макс Портер, Великобритания с сожженным лицом, которому никогда не давали пищу, пока он не закричал и увидел латки, когда они сняли его повязку.

Прямо сейчас оба старых соседа по комнате Даниэля далеко ушли в вызванных морфием послеобеденных снах.

В центре комнаты была кровать, где он отлеживался после ранения в шею недалеко от Пьяве Риверфранте. Это было глупым нападением; они буквально нарвались на нее. Но Даниил только попал на войну, да и Люсия была медсестрой, так что это было даже хорошо. Он потер место ранения. Он чувствовал боль как будто это случилось вчера.

Если бы Даниэль оставался поблизости достаточно долго, чтобы позволить ране зажить, то доктора были бы поражены отсутствием шрама. Сегодня, его шея была гладкой и безупречной, как будто в него никогда не стреляли.

За эти годы Даниэль был избит, разбит, сброшен с балконов, ранен в шею, живот и ногу, замученную на горячих углях, и протянут по дюжине городских улиц. Но близкое исследование каждого дюйма его кожи показало бы только два маленьких шрама: две прекрасных белых линии выше его лопаток, где разворачивались его крылья.

Все падшие ангелы приобретали эти шрамы, когда они взяли свои человеческие тела. В некотором смысле, шрамы были всем, что любой из них должен был показать сам.

Большинство других упивалось их неприкосновенностью от царапин. Ну, за исключением арианы, но у шрама на ее шее была другая история. Но Кэм и даже Роланд выбрали бы самые ужасные поединки с примерно любым на Земле. Конечно, они никогда не проигрывали смертным, но им, казалось, понравилось немного разрушаться на пути. Они знали, что через несколько дней, снова будут выглядеть безупречными.

Для Даниэля существование без шрамов было только одним из признаков, что его судьба была не в его руках. Ничто из того, что он когда-либо делал, не оставляло следов. Ощущение его собственной никчемности было особенно сокрушительно, когда это касалось Люси.

И вдруг он вспомнил, что видел ее здесь еще в 1918 году. Люси. И он вспомнил побег из госпиталя. (как-то так)

Это была та единственная вещь, которая могла оставить шрам на Даниэле — в его душе.

Он был смущен, видя ее тогда, он был смущен теперь. В то время, он думал, что не было никакого способа, которым смертная Люси смогла бы сделать это — чтобы перемещаться сквозь время, навещая ее прежнюю себя. Никаким путем она не должна быть живой вообще. Теперь, конечно, Даниэль знал, что что-то изменилось с жизнью Люси Прайс, но какой была она? Это началось с ее не заключения соглашения с Небесами, но там было более -

Почему он не мог понять это? Он знал правила и параметры проклятия, так же как он знал что-то, так-же, как мог ответ ускользать от него -

Люси. Она, должно быть сама, работала над своим собственным измененным прошлым. Реализация заставила его сердце порхать. Это, должно быть, произошло во время этого самого полета ее через Предвесника. Конечно, она, должно быть, переместила что-то, чтобы сделать все это возможным. Но когда? Где? Как? Даниэль не мог вмешаться ни в одно из этого.

Он должен был найти ее, так же, как он всегда обещал, что будет находить ее. Но он также должен был удостовериться, что ей удалось сделать независимо от того, что она должна была сделать, работая непосредственно над изменением ее прошлого она должна была работать так, чтобы Люсинда Прайс — его Люси — могла произойти.

Возможно, если бы он мог догнать ее, он смог бы помочь. Он смог бы направить ее к моменту, когда она изменила правила игры для всех них. Он только что скучал по ней в Москве, но он найдет ее в этой жизни. Он только должен был выяснить, почему она приземлилась здесь. Всегда была причина, что-то держалось внутри в глубоких сгибах ее памяти -

Ох…

Его крылья горели, и ему было стыдно. Эта жизнь в Италии была темной и уродливой смертью для нее. Одной из худших. Он никогда не прекращал бы обвинять себя в ужасном способе, которым она ушла из этой жизни.