Страсть и бомба Лаврентия Берии

– Ну что, Лаврентий? Сочинил записку? – прямо в лоб с некоторой долей издевки в голосе и легким кавказским акцентом спросил Джугашвили.

– Вот! – Лаврентий Павлович положил на стол коричневую папку. – Я хочу отметить, что это клевета…

– Ты не кипятись! Давай я почитаю!

И, взяв в руки красный карандаш, Иосиф Виссарионович начал штудировать скорбный совместный труд Меркулова и Берии, а Лаврентий Павлович в это время сидел как на иголках за другим концом стола и тоскливо смотрел в обитый карельской березой потолок.

Никто не мог бы угадать, о чем в этот момент думал «отец народов», какие мысли и эмоции скрывал этот покатый, закрытый густыми черными жесткими волосами лоб.

Хозяин оторвался от папки и сказал:

– Значит, говоришь, что ты не служил в мусаватистской контрразведке, а только работал по заданию партии в молодежной азербайджанской организации «Гуммет»?

– Да, так! Да!

– Поверим. Папочку-то я оставлю у себя. Пусть полежит. А ты мне вот что скажи, Лаврентий. По поводу «Интуриста». Ты предлагаешь «Интурист» передать из НКВД обратно в Наркомат внешней торговли. Тут ты хорошо мыслишь. Правильно! Ведь если наши противники узнают, что он числится за «внутренними делами», то начнут этот факт использовать. Травить в прессе.

Лаврентий Павлович понял, что гроза миновала. Сталин принял к сведению его объяснение и не хотел больше говорить об этом деле. Облегченно выдохнув, Берия стал добавлять от себя:

– Будут мешать работе. Называть их филиалами НКВД… Затруднят работу…

Потом разговор зашел об обстановке в наркомате. О том, что погранохрану надо ставить по-новому. Что нужна оперативная связь. Люди нужны. Новые кадры. Вооружение…

И пошли вопросы. Вопросы. Детали…

Он уехал с Ближней дачи уже под вечер. И только тогда почувствовал, что напряжение окончательно рассеялось, когда за его машиной захлопнулись зеленые ворота.

«В этот раз пронесло. Но документы остались у него. Значит, в любое время он может достать их из архива и пустить в ход. Впрочем, на таком крючке нахожусь не я один. Наверняка на каждого у Кобы есть немалый компромат. Так людьми проще управлять. А в случае чего и избавляться от них.

Есть у меня еще одна загвоздка, связанная с этой книгой по истории партии. Соавторы мои разболтались о том, что это якобы не я ее написал. И надо с этим делом разобраться немедленно. А то ведь если дойдет до вождя, то он может принять какое-нибудь другое решение. С волками жить – по-волчьи выть!»

* * *

Машина въехала во внутренний двор здания на Лубянке. И, озабоченный новой проблемой, Лаврентий Павлович быстро поднялся к себе в кабинет. Зажег свет, сел в кресло, задумался на минуту. Поднял трубку.

Зашел Людвигов.

– Позови Кобулова! – резко скомандовал он.

Через минуту (как будто ждал) появился грузный Богдан Кобулов.

– Слушай! Надо срочно закрыть это дело!

– Какое?

– То, что касается болтовни, будто это не я написал книгу.

Кобулов схватил на лету:

– Разрешите доложить, как обстоят дела сейчас.

– Докладывай! – недовольно сказал Берия. И, откинувшись в кресле, приготовился слушать своего «вассала».

– Как вы знаете, Лаврентий Павлович, началось все с Фаермарка. Он публиковался всегда под псевдонимом Сеф. Еще в тридцать пятом году, когда ваша книга получила всесоюзную славу и стала основополагающей…

Берия недовольно поморщился, как бы давая понять Богдану, что не надо лить елей в уши, «переходи к делу».

– Семена стало заедать: мол, а где мои награды? Вот он и начал «звонить» об этом направо и налево. В результате нам поступил сигнал от инструктора ЦК ВКП(б) товарища Штернберг. Она написала заявление в Комитет партийного контроля о своих беседах с Сефом и его женою. И также продолжала бить во все колокола, когда приехала в Москву. В результате ее усилий в сентябре 1936 года партколлегия по Закавказью разобралась с болтунами. Их крепко вздули. Казалось бы, дело исчерпано. Но тут Эрик Бедия – директор филиала института Маркса – Энгельса-Ленина в Тбилиси – завелся. Мол, не один Сеф писал, он тоже работал над этой книгой. Опять же в дело вступил и старый большевик Малания Торошидзе и начал требовать и для себя кусочек славы… Ну а дальше вы знаете. В то время открылся заговор, связанный с первым секретарем ЦК Грузии Мамией Орахелашвили. И все заговорщики, а в их числе оказались и эти «писатели-теоретики», были, как говорится, «обнулены».

– Это я знаю! – нетерпеливо заметил Берия. – Но Сеф!

– А с ним другая история. Его Ежов арестовал в апреле тридцать седьмого. Арестовал в Москве. И Сеф подтвердил свои слова о том, что это якобы он написал «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье». Да еще наплел про моего брата Степана. Что он, мол, контрреволюционер…

– Видно, Николай хотел меня подвести под монастырь с этим Сефом. Вот и арестовал и держал его здесь до конца… – произнес свои мысли вслух Лаврентий Павлович.

– Да, его расстреляли только в последнюю минуту. Двадцать девятого августа тридцать восьмого. Перед самым вашим приходом в наркомат…