Страсть и бомба Лаврентия Берии

Обсуждают, прикидывают. Потом заговор. И хочется, и колется. Но и убить боятся. А власти хочется. А он это чувствует. Как он вчера вскинулся, когда обсуждали работу НКВД. И то, какие там люди подвизаются. Прямо ночью назначил своего телохранителя Николая Власика на место арестованного Дагина начальником первого отдела Главного управления государственной безопасности. Передал ему всю полноту ответственности за свою жизнь и жизнь высшей власти нашей страны. За пять минут передал. Видно, испугался…

Да ну их к черту, эти мысли. Они до добра не доведут! Рабочий день уже в разгаре…»

Лаврентий Павлович еще раз поглядел в окно, посмотрел на широкую, покрытую брусчаткой площадь перед зданием на Лубянке, на виднеющиеся на той стороне приземистые московские здания. И, вернувшись к столу, нажал кнопку звонка.

Через секунду в дальней от стола стене кабинета открылась дверь. На пороге появилась подтянутая аккуратная фигура в военном кителе — его начальник секретариата Борис Александрович Людвигов.

— Что у нас, Борис? — спросил первый заместитель наркома.

— Вы вызывали! К вам Меркулов Всеволод Николаевич. С докладом. По делам во внешней разведке.

— Ну, пускай заходит!

Людвигов исчез и появился Меркулов.

Свою команду Лаврентий Берия собирал все эти годы из совершенно разных людей, руководствуясь исключительно теми качествами, какие были нужны ему для дела. Поэтому в ней состояли люди абсолютно разные как внешне, так и, условно говоря, по своему внутреннему наполнению.

Меркулыч был человеком абсолютно не чекистского склада. Во-первых, он был из дворян. Во-вторых, окончил гимназию и три курса университета. В-третьих, был женат на племяннице царского генерала. Более того, этот тихий застенчивый человек всю жизнь хотел стать не генералом, а писателем. И у него был соответствующий круг общения — режиссеры, сценаристы, актеры.

Но при таких вот биографии, характере и самом главном недостатке, на который указал ему сам вождь, — «избытке человеколюбия» — он все-таки служил в ЧК. Держался в команде. Потому что не только был хорошим исполнителем, но и работал тем, кого в более поздние времена назовут «спичрайтером». То есть он писал все речи Лаврентия Павловича.

Сейчас он пришел с докладом о состоянии внешней разведки, проанализировать которое ему поручил начальник.

— Ну что, Меркулыч! Как у нас обстоят дела?

Интеллигентный, с дворянским породистым лицом Меркулов ответствовал коротко, но емко:

— Можно определить одним словом — полный провал! Нет у нас внешней разведки!

— Это как? — вскинулся шеф.

И Меркулов принялся за анализ состояния дел.

— Ситуация — полный швах. Вот список людей, связанных с нашими спецслужбами и ставших невозвращенцами. Иван Поветуха, Георгий Агабеков, Григорий Беседовский, Иван Карпов, Кирилл Калинов, Федор Раскольников, Вальтер Кривицкий (Гинзберг), Александр Бармин (Графф), Игнатий Рейс (Натан Порецкий). Ну и в последнее время сами знаете кто. Ушел за кордон к японцам Генрих Люшков, наш представитель на Дальнем Востоке. И Никольский, он же Орлов, он же Фельдбинг. Эти люди знали о нашей развед-сети практически все… И, конечно, они всех агентов сдали.

— Это что же получается? Может, все наши резиденты работают под контролем врагов?

Верный Меркулыч в ответ только пожал плечами, что означало — все может быть.

— Понятно! И ниточки могут тянуться сюда, даже в центральный аппарат. А аппарат здешний практически переродился. Так сказать, плоды революционного бардака. Чистим, чистим эту навозную кучу. Ежов чистил, не дочистил. И сам увяз. Теперь мне приходится дочищать. Ладно. Примем к сведению твою информацию. Я тебя просил посмотреть старые дела. Еще с двадцатых годов. Может, еще оттуда тянутся какие-то ниточки.

— Все готово. Просмотрел дела на всех начальников разведки еще со времен ВЧК. Только почти все они уже расстреляны. Так что нам от них помощи в плане информации, кто есть кто, уже не дождаться.

— Прямо так и все? — недоверчиво поднял из-под пенсне глаза Берия. — И ничего нельзя в этих делах полезного почерпнуть?

Меркулов даже как-то обиженно поджал губы, как бы говоря этим жестом: «Не доверяешь, начальник?» И принялся перечислять поименно:

— Давтян Яков Христофорович — начальник иностранного отдела ВЧК в двадцать первом году. Расстрелян по троцкистско-зиновьевскому делу 28 июля 1938 года. Катанян Рубен Павлович — тоже в двадцать первом был начальником ИНО. Репрессирован. Мессинг Станислав Адамович, начальник в двадцать девятом, ликвидирован в прошлом году. Артузов Артур Христианович — правил с 1931-го по 1935-й. Ликвидирован в 1937-м. Слуцкий Абрам Аронович…

— И этот тоже? — спросил Берия, знавший Слуцкого.

— Нет, этот сам умер. Как говорится, на посту. 17 февраля нынешнего года…

— Ну вот. А ты говоришь всех ликвидировали! — хмыкнул Лаврентий Павлович, довольный тем, что, так сказать, поддел подчиненного.

— Конечно, кое-кто еще остался, как говорится, из тех, кто побывал в «ежовых рукавицах». Вот Трилиссер Меер Абрамович. Арестован. И сидит. Ждет.