Страсть и надежда

Как же хочется верить в чудесную помощь, когда кажется, что уже и шансов никаких не осталось.

— Что? Что ты придумала?

— Если у твоего папы есть свидетель, то, значит, и нам нужно найти свидетеля, который подтвердил бы невиновность Максима. Вот и все.

— Да где ж мы его найдем?

— А мы его не найдем, мы его придумаем, сделаем! Мало ли, кто мог крутиться вокруг дома Зарецкого во время сватанья!

— Лжесвидетельство… — тихо сказала Кармелита.

— А что делать, подруга? Что делать? Я же тебе говорила, в жизни все совсем не просто. Если правду нельзя защитить с помощью правды, значит нужно лгать!

— Да кто на это согласится?

— Ну я не знаю… Да хоть я! — Ты?..

— Я, — скромно подтвердила Света. — Почему бы и нет…

— Знаешь, подруга, у тебя же вся правда на лице написана. А тут еще суд. Вопросы заковыристые… Нет, ты не годишься.

— Ничего, Кармелита, не дрейфь, не я, так кто-то другой. Мы найдем, обязательно найдем свидетеля!

Глава 28

Сначала Палыч не удивился, что Максим ночевать не пришел. Ну мало ли, ну бывает. Парень молодой.

Потом заволновался. Сердце само подсказывало, что что-то не так. А уж когда узнал, что произошло…

Все так получается, как предсказал он когда-то Максиму: влюбишься в цыганку, и все в жизни прахом пойдет, все, что есть, потеряешь… Даже виноватым себя чувствовал. Казалось — не пророчествовал бы тогда так, может, ничего плохого и не случилось бы.

Палыч сразу же хотел рвануть в милицию, выпросить свидание с Максимом.

Но человек предполагает, а Бог располагает. В котельной да в гостинице такие аварии начались, что старику продохнуть некогда было. То там воду прорвет, то тут — канализацию, только успевай дыры заделывать. Сколько раз говорил начальству, чтоб не экономили на мелочах, а нормальные деньги на ремонт выделяли…

А годы, эти годы, тоже с плеч не сбросишь, по вечерам Палыч, как подкошенный, падал на койку и тут же засыпал. Но когда он услышал (от кого — даже не уследил), что вот уже и суд скоро, все бросил. Плюнул, можно сказать, на родное предприятие — многострадальную гостиницу — и побежал проситься к Максиму в камеру. Следователь Бочарников был нынче добрый — пустил без проблем.

Максим, правда, друга не ждал.

— Палыч?!

— Не ждал, Максимка…

— Правда, не ждал.

— Ты прости меня. Я все это время каждый день собирался прийти к тебе.

Так у нас там с гостиницей — полный абзац, только что — не развалилась.

Максим усмехнулся, вспомнив свое убежище, гостиничные этажи и представив, как Палыч бегает по гостинице, пытаясь устранить все неполадки разом.

— Ладно, Палыч. Не переживай, чем бы ты тут мне помог?

— Как чем? А добрым словом! Говорят, у тебя дела тут… — Палыч замялся, подбирая слово.

Но Максим сам сказал:

— Хреновые дела. Совсем хреновые!

— Нет, ну ты это… — сказал Палыч, стараясь хоть немного ободрить Максима. — Вот ведь оно как получилось… Жизнь-то… Но ничего… Все образуется.

— Хорошо бы, — еще раз улыбнулся Максим, на этот раз более грустно. — Только как? Как все образуется, если меня посадят лет на десять-двенадцать.

— Ты главное не падай духом. Духом не падай. Во всем надо искать положительные моменты.

— Палыч, ну какие в тюрьме положительные моменты?

Старый друг замялся. Засуетился неловко, нежная, что сказать.

— Тебе сейчас… двадцать четыре. А выйдешь, будет тридцать четыре.

Максим уныло кивнул головой.

— А Кармелите будет всего двадцать восемь годков. Представляешь, сколько у вас еще детишек может тогда народиться?

— Ты о чем говоришь, Палыч? Не узнаю тебя. То говорил: не приближайся к цыганке, а теперь счастье мне с ней пророчишь?

— Так ведь теперь иначе все. Покушение, выстрел. Дело жизни и смерти.

Если вы с Кармелитой и это все выдержите, значит, какую-то надежду на счастье получите.

— Палыч, но хоть ты-то веришь, что я не стрелял?

— Верю. Я тебе, как себе, верю. Но знаешь, справедливость и правосудие — не всегда одно и то же.

— Теперь я это понял.

— Ну и молодец, что понял. Ты главное — с бедой справься.

— Ну ладно, Палыч. Я справлюсь.

— Ну давай прощаться. А то тут суд…

Они порывисто обнялись. Крепко, по-мужски, хрустнув костяшками…

А Палыч, когда шел домой, все думал, что как-то не так все, неправильно он сказал. Вроде, на сердце столько всего было. А в словах это выразить не удалось.

Совсем не удалось.

* * *

Бывают добрые дела, совершенные со злостью. Но нельзя творить подлость во благо. Баро не находил себе места. И, как он ни успокаивал себя, что Кармелита сама довела его до шантажа, покоя не было. И не поделишься ни с кем. Вон, Земфире сказал, надеялся на ее поддержку. Так нет же, и она облаяла. И Баро, никогда ничего не боявшийся, уже опасался говорить еще кому-то о своих сомнениях. И когда становилось совсем уж худо, для облегчающего разговора звал все ту же Земфиру.

— Земфира… Поговори со мной…

Она обычно садилась напротив, уже зная, о чем он будет говорить.

— Знаешь что, Земфира, все нет мне покоя. Ночью заснуть не могу. Все думаю, правильно ли я поступил, поставив Кармелиту перед таким выбором…