Он тоже прижался к ней и, крепко обнимая и целуя, ввел палец в такое место, что она едва не лишилась чувств. Святые небеса! Это было нечто новое, нечто поразительное. Она молила Бога, чтобы лорд Гарри не останавливался.
— Я могу овладеть вами прямо здесь, и вы это мне позволите, — шепнул лорд Гарри ей в ухо.
Пенелопа кивнула, в действительности не понимая, о чем он говорит. Но хорошо сознавая, что делает с ней! Без того, что он делал с ней сейчас, она не представляла себе своей дальнейшей жизни. Ее тело радостно отзывалось на его действия, и она, словно зачарованная, раскачивалась в такт его движениям.
Обдавая ее горячим, влажным дыханием, он шептал ей на ухо слова, смысл которых до Пенелопы не доходил. Она стала рабой ощущений, рабой его поцелуев и ласк. В ней разрасталась волна жара и удовольствия, и, не имея сил ей противиться, она лишь ощущала и молила о продолжении.
Она крепко его сжимала, обвивая руками и ногами. Он продолжал ее ласкать и гладить, но теперь еще и внутри. Сначала одним пальцем, потом двумя. Он стремился проникнуть в самые ее глубины. От обрушившихся на нее эмоций и ощущений в ней все вскипело. Оставив всякую надежду управлять собой, она прижималась к нему с такой силой, словно от этого зависела ее жизнь.
Возможно, что и зависела. Разраставшийся в ней вал грозил прорваться наружу, захлестнуть ее и утопить в безмерности своей и красоте. Ловя ртом воздух, она мертвой хваткой вцепилась в лорда Гарри и раскачивалась в такт его рукам.
Пока не увидела вспышку белого света. Бушевавший внутри ее огонь вырвался валом наружу, опалил ее тело и накрыл с головой покровом жара и блаженства. По-прежнему крепко держась за лорда Гарри, она хотела увлечь его за собой в этот дивный поток, ни минуты не сомневаясь в том, что он единственное звено, связующее ее с жизнью.
— О Боже, — пролепетала Пенелопа, когда наконец смогла сделать вдох.
— Никто с тобой этого прежде не делал? — спросил он, продолжая творить пальцами волшебство.
— Нет, я уверена. Иначе запомнила бы.
С этими словами она подалась вперед, безмолвно моля о пьянящих поцелуях, и он с радостью дал ей то, о чем она просила. В ответ она прижалась к нему, обняла ногами и даже не удивилась, осознав, что теперь ее ласкают уже не пальцы. Затвердев в брюках, его мужское достоинство готово было к бою! Он действительно мог овладеть ею здесь, и она могла ему это позволить.
Ему лишь оставалось расстегнуть брюки. Да, он шевельнулся и задвигал руками… но брюк не расстегнул. И… какое разочарование! Опустил подол ее платья и отстранился от нее.
— Боже, Пенелопа, нам лучше остановиться.
— Почему?
Вопрос показался ей вполне обоснованным.
— Потому что мы не собираемся жениться!
Но почему-то это не казалось теперь существенным.
— Но по крайней мере мы делаем вид, что женимся, разве нет?
— Это было не притворство, Пенелопа. Это было по-настоящему. Проклятие! Неудивительно, что ты столько раз обручалась, если ведешь себя подобным образом с каждым мужчиной, с которым встречаешься.
— Я не веду себя так с каждым мужчиной, с которым встречаюсь.
Нет, она неточно выразилась. Она никогда и ни с кем не вела себя так! Но ее сердце громко стучало, и она обнаружила, что не может говорить. Ей хотелось одного — броситься на теплую, твердую грудь лорда Гарри и вновь прижаться губами к его губам. Как будто случится что-то ужасное, если она не ощутит его рук, если он ее не обнимет. Боже, эта потребность в его прикосновениях пугала ее.
— Но и со мной вы не можете позволять себе этого, мисс Растмур, — сказал он, чувствуя, как горит его кожа от прикосновений к ее телу. Его пальцы вернули на место корсет ее платья, прикрыв обнаженную грудь. — Ради собственного благополучия не можете.
Она никак не могла понять смысла его слов. Любых слов. Ее сердце бешено стучало, и она ощущала странную слабость. Припав к нему, Пенелопа посмотрела ему в лицо, надеясь понять, что он говорит.
— Тогда как мне себя вести?
— Возьмите себя в руки. Приведите в порядок одежду.
— Одежду?
Он помог ей с этим справиться. Ее сознание медленно прояснялось, приоткрывая по частям картину реальности. Господи, что она натворила? О, но как же это было замечательно и как ужасно плохо, что она позволила ему делать с ней это. Пенелопа ждала, что вот-вот ощутит волну стыда.
Однако, по мере того как внутренний жар ослабевал, уступая место холоду темной комнаты, испытывала она не стыд, а предвкушение, служившее, по-видимому, дурным предзнаменованием. То, что произошло сегодня между ней и лордом Гарри, не должно было больше повториться!
— Думаю, нам лучше вернуться, — сказал лорд Гарри, стараясь безуспешно вернуть на место ее непослушный локон. — Пока наше отсутствие не заметили.
— Вы несколько опоздали, Честертон.