Страсть Исава. Гастрософский дневник

«Бутылка да баба – что еще бедняку надо!» – гласит народная мудрость, а я к этому добавлю: что касается обжорства, так это именно тот грех, который обычный Отто-перепотребитель более всего склонен извинять да попросту не считать грехом, а предаваясь ему, испытывать эстетическое, чуждое пошлости наслаждение. В самом деле, ну что греховного может быть в бокальчике-другом холодного, вкусного пивка или хрустящей, поджаристой свиной ножке? В подобном видят предосудительное только негодяи, которые наивысшим для себя удовольствием считают подглядывание в замочную скважину за чьими-то любовными игрищами, которым ничего больше от мира не нужно и кто совершенно спокойно живет и терпит наши составленные из бетонных копролитов города.

К обеду китайская кухня, вечерами баранье жаркое с мятным соусом и к нему «Барбера»: я потихоньку поддаюсь затягивающе-растлевающему действию бунюэлевского «Скромного обаяния буржуазии»,[74] который до сих пор считал довольно слабым фильмом.

Даже самые экзотические блюда варят в воде, и это успокаивает. Огонь, конечно, принес Прометей, но жарение, варение, парение, тушение, томление и так далее люди, несомненно, выдумали сами. Конечно, есть крайности, например ормеры[75] с Гернси, которые без конца приходится отбивать и отваривать, чтобы получить хоть что-то съедобное, или лососьи головы по-шетлендски,[76] которые нужно гноить несколько дней, сунув в дыру, проделанную в каменной стене (я умышленно привел здесь только европейские примеры; в Таиланде же, например, лягушек чрезвычайно тщательно готовят и едят не только их лапки, но всю лягушку целиком). Однако в общем и целом курс методов приготовления пищи можно доходчиво изложить за три вечера даже соломенным вдовцам.

Лично я из всех методов приведения пищи к съедобности предпочитаю два: сбраживание и заквашивание. Сбраживание – это процесс, предваряющий происходящий в наших телах процесс пищеварения. Паук, чьи челюсти выделяют желудочный сок, впрыскивает его в свою жертву, и она переваривается сама по себе в естественной кастрюльке своей оболочки. Сбраживание есть доступное нам средство воспроизвести этот процесс, увидеть со стороны, что происходит с пищей, которая, прожевываясь, подвергается воздействию слюны. Поглощая пищу, этой стадии ее усвоения мы часто совсем не уделяем внимания. При сбраживании это происходит медленнее, чем в нашем организме, и более упорядоченно. Заквашивание же есть акт контролируемого переваривания, нечто принадлежащее скорее к распаду, чем созиданию, растворению, уничтожению, разжижению. Оба эти процесса – и сбраживание, и заквашивание – сходны тем, что происходят довольно долго. Не в последнюю очередь именно потому я, частенько зазывая к себе друзей, почти всегда ставлю на стол маринады. Изысканные приправы и пряности можно купить – были бы деньги, искусству кулинарии можно обучиться, я же потчую гостей тем, что невосполнимо и неприобретаемо, – временем. Преувеличение в названии китайского лакомства «тысячелетнее яйцо» указывает именно на это.

Проходи, спаржа! Расселины тела, заполняйтесь алкоголем… пусть ваше давление мощно разопрет мои почки… ночь полна кареглазыми женщинами с бритыми лобками… книга как пустыня с оазисом, заваленным консервными жестянками, мясистые эмбрионы разбивают головы в кровь о жесть, под нёбную занавеску подступает блевотина, агрессивные химикалии агломерируются в лабиринте кишок; гнилые руины в ощеренной пасти атакованы полчищами радикалов, энтропия, гниение и распад, игра значимостей… тонким голосом поет кишка, о песенка, о песенка… о слоник-хоботярушка, он делает сам себе ручкой – дешевая консервированная спаржа из Мексики сообщает моей моче маслянистое очарование, мне нравится вдыхать резкий, жаркий запах, издаваемый моими струями. Фекалоизвержение наполняет меня довольством и радостью: как болтается, как чудесно выползает колбаска из моего гигиеничного анального отверстия, о влажная кучка – свидетельство того, что колоссальная совокупность устройств моего тела работает прекрасно или по меньшей мере сносно, – пока кучка не приправлена артериальной кровью… в моих зубах бездна (это, конечно, преувеличение) соевых проростков, я хрупаю ими, грызу их, с наслаждением пожираю, есть/срать.

Своим типичным читателем я представляю молодого аспиранта первой половины двадцать первого столетия, отыскивающего второразрядных авторов для обзорной работы и благодаря ряду случайностей и казусов натолкнувшегося на меня, на мой архив – пожелтевшие блокноты форматом в десть, однако хорошо сохранившиеся. Я представляю, как он, бедняга, с помощью древней кулинарной лексики, трудов по зоологии и ботанике пытается понять, о чем же я все-таки писал. Он наверняка тяжко задумается, жуя свой студенческий перекус, привираю я или на самом деле съел все те вещи, о которых пишу.