Страсть к размножению

До прожилок, до детских припухших желез.

Ты вернулся сюда - так глотай же скорей

Рыбий жир Ленинградских ночных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денек,

Где к зловещему дегтю примешан желток.

Петроград! Я уже не хочу умирать!

У тебя телефонов моих номера.

Петроград! У меня еще есть адреса

По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок

Ударяет мне вырванный с корнем, простите, с мясом звонок.

Медленно зажигается свет. Появляется Брежнев.

Брежнев. - М-да.

5.

Сцена поделена пополам. С одной стороны - Брежнев и Косыгин-ака в кабинете, кроме того, по нему кругами, ни на что не обращая внимания ходит Я-герой. Мандельштам-1 по-прежнему висит в углу: очевидно, ему понравилось. В другой половине сцены на скамейке сидят Мандельштам-2 и Альтернативная Девушка. Мандельштам-2 играет на флейте.

Брежнев. - А Мандельштам, поэт, слышь, Леха, себе заделье нашел - баб ебет, только шум стоит.

Раздается шум.

Мандельштам-2. - Справедливость восторжествовала.

А.Д. - Я тебя хочу.

Шум усиливается.

Мандельштам-2. - Потом. (играет на флейте)

Я-герой. (переставая смеяться) - Покажи мне такую обитель, где бы

я не попал в вытрезвитель.

Косыгин-ака. - А кто он вообще такой.

Брежнев. - Да придурок какой-то.

Выбегают 5 Симпатий автора, танцуют под музыку флейты. Музыкальная тема все больше склоняется к "Голубому вагону".

Брежнев. - Как бы нам обустроить Россию, говорю.

Я-герой. - Сорок четыре веселых ключа:

Ключ от квартиры, где люди дринчат,

Ключ от квартиры, где спиздили блюдце,

Ключ от квартиры, где люди ебудца,

Ключ от квартиры, где деньги лежат,

Ключ от квартиры, где много деньжат.

Я-герой все быстрее ходит по сцене. В партию флейты вступает рояль и голос Чебурашки. Голос (басовитый): Никакого взаимопонимания. И так всю жизнь. Ни малейшей надежды на контакт. Даже на пьянках мы так далеки друг от друга. Мы бьем друг другу рожи, блюем чуть не в карман друг другу - хороши, нечего сказать. Россия стоит во мгле. Ей тошно. Что вы с ней сделали своими кривыми ручками? Не стыдно ли вам? Опомнитесь слепцы. Берите себя в руки и отправляйтесь к станкам, красьте поезда зеленой краской, ссыте в экономическую пропасть и спите по ночам. Жизнь надо прожить так, чтобы на полу не было насрано, чтобы все было по-человечьи, чтобы дети были сыты, женщины выебаны, а не наоборот, комнаты убраны, ведра вынесены, а не наоборот. Идите в лес и принесите мне ящик пива и то - не знаю я что. Вот чего хочу я от вас. Россия стоит и ловит мух ебалом, нечестивцы! Жизнь надо прожить, так? Все громче звучит "Голубой вагон"

Занавес начинает закрываться и его пиздят две замысловатые женщины в телогрейках.

АЙБОЛИТ 666

Доктор Aйболит подозвал к себе утку

и тихо сказал ей на ухо :

- Чари-бари, чавчам.

К. И. Чуковский.

29-ого января 187О-го года, в полдень, в жаркой-жаркой Африке, в центральной ее части, в шикарном кабинете собственной клиники заперся на ключ и пил мате доктор Айболит ( d-r Ablyt ).

Измученный сиестой и постоянными провалами в памяти, он занимал свое место разными небылицами. Пытался вспомнить, догадаться хотя бы, как жить дальше: жить дальше следует используя и продолжая свои прежние занятия. В чем они заключались? Не знаю, не знаю... Порылся в карманах: таблетки, кусачки и стреляные гильзы... Что за намеки?

Позвонили по селектору:

-В приемном покое вас ожидает корова.

Мысли у Айболита путались. Наудачу он ответил:

-А в моем кабинете вас ожидают неприятности.

По селектору повторили:

-В приемном покое вас ожидает корова.

Мысли у Айболита приняли более четкий вид, и он высказал сиюминутное соображение, как всегда полагаясь на авось:

-Корова дает молоко, но не дает покоя.

В селекторе как заладили:

-Вас ожидает корова. В приемном покое.

-Оставьте ее в покое, - принял решение Айболит и выключил селектор.

Айболит старел. Память о том и о сем накатывала на него непостоянно и избирательно, но воля мужчины, воля ученого заставляла его исследовать, догадываться, строить предположения, производя логические операции, блуждая по воздвигнутым когда-то им же самим корпусам, разглядывая какие-то хитрые приспособления, таинственные и неработающие, как Египетские пирамиды. Сам Айболит иногда ассоциировался у себя с человеческой цивилизацией.

С тех пор, как рухнула Вавилонская башня его сознания ( когда-то Айболит полагал это делом времени, потом - делом нескольких секунд. Теперь он думал: "Это мое дело".) он мог воспринимать окружающий мир, лишь вслушиваясь в собственные слова, обращенные к окружающим. Эти слова брались невесть откуда, они несли смысл и радость, они нравились Айболиту, и он ждал их. Вот опять забыл, как он в прошлый раз заставил их быть произнесенными.

Он огляделся вокруг. Он, оказывается, давным-давно вышел из кабинета ( не беда - возвращался он туда инстинктивно ), и, в окружении мужчин и женщин, шел мимо белоснежных коек, насестов и конур.

Его взгляд упал на неизлечимо больную макаку-резуса.