– Ты понимаешь, что для нас с женой и ты, и твоя сестра просто обуза. Нам всю жизнь тебя придется на себе тащить. А твоя сестра еще мала. Тоже на нашей шее еще лет пятнадцать сидеть будет. Мы уже немолоды. Вся надежда на детей была. На сына и дочек. Что в старости хоть будет кому воды подать. И что теперь? Нашу кровинушку отнимут, а ты будешь всю жизнь напоминать о том, что мы потеряли. Согласись, вот какая у тебя судьба будет дальше? Кому ты нужна вообще? Гаська бы замуж вышла, детей нарожала. А ты? Да на тебя никто и не позарится. А мы только ждать будем, пока подохнешь. Хотя мы скорее подохнем. Ты молодая, живучая. Моему сыну тебя на своей шее тащить после нас придется. Вот что, Агнейка, не бывать этому! Как заберут Гаську, можете с сестрой катиться на все четыре стороны. Плевать, что люди скажут. Не надобно мне такого ярма на всю жизнь.
– Меня-то ладно, – давясь душившими меня слезами, пролепетала я. – Калиску за что? Дитя еще совсем. Пропадет со мной вместе.
После паузы, словно подумав немного, дядя протянул:
– Мог бы я, конечно, войти в ваше положение. Малышку бы оставил, так уж и быть. Хоть здоровенькая она. Мог бы толк выйти. Как подрастет, все подспорье жене. Но условие у меня есть. Тебе все равно не жить, сама понимаешь. Кому ты нужна будешь на улице? Пропадешь под чьим-то забором, как собака паршивая. А другого спасти можешь. Вызовись пойти к Хозяину Леса вместо Гаськи. По гроб жизни тебя добрым словом вспоминать буду!
Да нужно мне его доброе слово! Знаю я ему цену слишком хорошо! Но не стала я эти слова ему в лицо бросать. Прав дядя, никому я не нужна. Пусть хоть у сестренки моей шанс будет на нормальную жизнь. Если я такую жертву страшную принесу ради нее, даже попрекнуть он ее не посмеет потом. Отработаю я за каждый кусок хлеба, которым кормить будут мою Калиску.
Понурив голову, чтобы не увидел этот черный душой человек моих слез, я выдавила:
– Согласна.
Глава 2
Не знаю, видела ли тетя, как мы с дядей собирались рано утром. Скорее всего, да. Просто не могла не видеть. Она бы не упустила возможности в последний раз обнять дочь. Судя по тому, что не издавала ни звука, и дыхание ее на постели не было глубоким, не спала. Тетя знала, что происходит, но в этот раз любовь к родной дочери оказалась сильнее. Как и дядя, предпочла спасти свою кровинку ценой чужой жизни. Если в отношении никогда меня нелюбившего дяди я это восприняла нормально, то предательство тетки больно ранило.
Глотая слезы, я попросила подвести меня к кровати сестры. Потом поцеловала ее в лобик: осторожно, стараясь не разбудить. Погладила мягкие волосики и двинулась навстречу смерти.
Мы шли по деревне. Было еще очень рано и поражала царящая вокруг тишина. Может, кто-то и наблюдал за нами в окна, но ничем не проявлял своего присутствия. У меня почему-то возникло ощущение, что абсолютно все односельчане одобряют решение дяди. Мир жесток к тем, кто не может быть чем-то ему полезен. По крайней мере, мир, в котором я выросла. Когда мы остановились, я поняла, что пришли к дому старосты.
Дядя велел мне ждать, а сам куда-то ушел. Наверное, вошел в дом. Я навострила слух, стараясь услышать, что происходит внутри. Вскоре уже смогла различить негромкие голоса.
– Для всех так будет лучше, – говорил дядя. – Она сирота, никто по ней плакать не будет.
– И ты хочешь сказать, что она сама добровольно вызвалась? – недоверчиво сказал староста.
– Она умная девка. Сама понимает, что так лучше будет. На кой она нужна кому-то слепая? Не хочет обузой быть.
От возмущения я едва ли не кипела. Хотелось громко закричать, что это неправда. Он сам заставил меня пойти на такое. Но я понимала, что ничего не добьюсь. Даже если останусь жива, то от меня даже тетка отвернется. Не простит, что погибла ее дочь, а не я. Нащупав рукой стену, я оперлась о нее, чтобы не упасть. Кружилась голова, мир вокруг словно ходуном ходил. Как же больно и страшно вот так умирать! Как свинья на бойне.
– Ну так-то так, – глубокомысленно изрек староста. – Только вот что если такую ущербную Хозяин Леса не захочет?
– Дык почему не захочет? – с жаром затараторил дядя. – Она юная, невинная, пригожая, как и требовалось. А то что слепая… Ну, про это ведь уговору не было.
– Тут ты прав.
Я так и представила, как староста по обыкновению оглаживает окладистую бороду.
– А я тебе на праздник урожая корову подгоню. Самую лучшую свою! – перешел уже на подкуп дядя.
На том и порешили.
Я понимала, что старосте, в принципе, без разницы, кого сдать Хозяину Леса. Меня или кого другого. И все же в душе, несмотря ни на что, еще теплилась надежда на его справедливость. Теперь же окончательно растаяла.
Дядя прошел мимо меня и напоследок даже потрепал по щеке в знак благодарности. Я дернулась, будто ко мне змея прикоснулась. А потом сползла по стене и села на дощатый пол крыльца. Обхватила колени руками и спрятала в них лицо. Не хотела, чтобы кто-то видел мои слезы.