Страсть новой Евы

Я не поверил. Колдовство оскорбляло мою европейскую чувствительность. На мой взгляд, из-за беременности она просто слетела с катушек.

Как только я узнал, что она носит моего ребенка, остатки желания тут же испарились. Лейла поставила меня в неловкое положение. Она создала мне неудобства.

Иногда я вытаскивал себя из эмоционального ступора и шел на старую квартиру в Ист-Сайде, забирал почту. Я сообщил родителям, что работа сорвалась, и попросил, добавив «пожалуйста», выслать мне некую сумму, чтобы я прикупил подержанный автомобиль; я решил поколесить по стране и осмотреться. Лейле я ничего не сказал.

Поначалу они увиливали. Новости о нестабильной политической ситуации в Штатах приходили тревожные, и родители хотели, чтобы сын был дома, в безопасности. Центральный вокзал в Нью-Йорке сожгли Черные, и передвигаться на поездах желающих не осталось. Манхэттен отбросило в средневековье, канавы превратились в открытые сточные трубы, а высотки, где жили богачи, стали укреплять, словно крепости. Из-за забастовок качество коммунальных услуг снизилось до нуля. Национальная гвардия охраняла банки. К стрельбе террористов всех мастей добавились просто шальные пули на улице.

Я, защищая собственный авантюрный дух, говорил, что европейская пресса преувеличивает ситуацию по ту сторону океана, отвлекая внимание от проблем в стране, где члены первого Народного Фронта только что получили места в палате общин, в Бирмингеме и Вулвергемптоне – массовые беспорядки, а рабочие электростанций бастуют месяцами. Потом, оставив мне наследство, помер какой-то дальний дядька, и родители лишись возможности отказывать в деньгах. Наконец поступил чек на весьма приличную сумму, даже при тех ценах на бензин. Лежа меж грязных простыней Лейлы, я мысленно планировал шикарный маршрут. Новый Орлеан, названия улиц которого звучали сладкой музыкой, и весь манящий Юг, испаноязычный Запад, потом пустыня… Однако Лейла ждала ребенка и не видела ни одной веской причины, почему бы не выйти – Господи, помоги – за меня замуж.

Я твердо заявил ей, что она не может стать моей женой и должна сделать аборт. Она накинулась на меня прямо с кровати, пытаясь выцарапать глаза своими жалкими коготками с облупленным багровым лаком. Я с легкостью перехватил ее запястья и напомнил, что ей всего лишь семнадцать и она очень красива. Сказал, что для такой обворожительной девушки судьба уготовила намного больше, чем молодой англичанин без гроша и работы. Идеально сыграл святошу. Лицемер. Я опустился бы сколь угодно низко, лишь бы от нее избавиться.

Я продал кое-какие книги и вещи, что были на квартире в Нижнем Ист-Сайде, а вырученные деньги отдал ей. Жалкие крохи, что остались от той суммы, которую я изначально с собой привез, я тоже отдал, однако не признался, что родители выслали мне банковский чек, так как теперь страстно желал отправиться в путешествие и боялся рисковать.

Все, что я говорил ей, было правдиво; даже более правдиво, чем мне хотелось верить, ведь признание того, что она на самом деле столь прекрасна и великолепна, как я утверждал, серьезно задевало мое самолюбие; и все же я смог притвориться, что не замечаю презрения, написанного на ее лице, лице, которое больше не видело и не слышало меня.

Придя в себя после истерики, она не ополчилась против меня, вовсе нет. Я просто стал ей как-то попустительски безразличен, утратил для нее хоть какое-то значение. И, как ни странно, меня это задело. Мою безответственную гордыню попрали. Глубоко в душе я понимал, что Лейла в каком-то смысле раскусила мою слабость, мою усталость и просто зеркалила, что и делало ее такой привлекательной в моих глазах. Идеальная женщина – луна, отражающая свет. Она подражала мне, чтобы заставить себя полюбить, стала тем, что хотел я; подражала отлично, отзеркалив и мои недостатки, и в результате я не смог ее полюбить, потому что сам был недостоин этого чувства.

Лейла стала безвольной, послушной и покорной; не девушка, а мечта. Однако незнакомцам она не доверяла и потому добыла у какой-то коллеги адрес старой гаитянки, которая делала аборты в центре Гарлема, в таком месте, куда даже в компании Лейлы я бы не сунулся. Тем более по такому поводу. Она сама продала что-то из мехов, одну, может, две вещички и набрала нужную сумму. А сумма оказалась немаленькая, так как без магии было не обойтись. Впоследствии из ее горячечного бреда выяснилось, что эта подпольная вуду-акушерка привыкла перед каждой операцией приносить в жертву петуха. Не знаю уж, что там произошло, но она явно напортачила, Лейла подхватила заразу и вынуждена была лечь в больницу, уплатив за это стоимость всех остальных своих мехов.