Страсть за кадром

- Твои волосы - настоящая щетина, они торчат во все стороны.

Маленькая Бретт так боялась ослепительную и очаровательную Барбару, что никогда не задумывалась о справедливости ее оценок. Но Бретт расцвела в дерзкую и нежную молодую женщину, у которой была красота дикого цветка, растущего в солнечной долине. Ее очарование было очевидным, а красота должна была вот-вот появиться: как только она сама ее почувствует.

- Я все еще не могу понять, как ты ее пьешь, - сказала Бретт Малколму, передавая ему стакан с содовой.

Малколм, не глядя, взял стакан.

- Они все равно слишком розовые! - сказал он гримеру о губах блондинки. Розовато-лиловые. Я хотел бы, чтобы они были розовато-лиловыми. Подай-ка мне вот то. - И Малколм показал на черный блестящий ящик с тридцатью двумя цветами губных помад. - Смешай вот эти два, - объяснил он, сравнивая с оттенком своих ногтей.

Незадачливая гример сделала так, как он сказал, зная, что Малколм обладал непревзойденным чувством цвета.

- Получше, правда, Бретт? - спросил он, показывая этим, что наконец-то доволен.

Не ожидая вопроса, Бретт не ответила сразу. Она радовалась, что не попала под обстрел насмешек Малколма. Вчера после занятий, когда она приехала в мастерскую, Малколм был настроен по-боевому, радуясь пленке, доставленной из лаборатории, и попросил Бретт заняться пленкой. Подавая ему две белые коробки, Бретт напомнила о его собственных поучениях. Он не стал оправдываться и вышел большими шагами.

Затем, позже, внезапно появившись, он попросил Бретт 70-мм объектив. Она была уверена, что он подразумевает объектив 110-мм, но уже раз прогневив его, не решилась возражать, а спросила, что ему все-таки надо. Малколм подпрыгнул до потолка. Он настаивал, что попросил 110-мм объектив и упрекал Бретт за то, что она невнимательно его слушает. Бретт сдерживала слезы, однако в первую же неделю работы в "Кент Студии" она слышала, как Малколм своим упрямством довел до слез парикмахера, и поклялась, что с ней такого никогда не случится.

Были дни, когда она хотела бросить все и провести свое свободное от учебы время по своему желанию - например, делать снимки для школьной газеты или с друзьями обсуждать материалы в номер. "Но ведь я узнаю столько нового", уговаривала она сама себя.

- Теперь она смотрится великолепно, а я ужасно.

Малколм перевел взгляд с модели на себя. Подчиняясь моде сезона, он носил красные брюки, свободную шелковую рубашку, белые сатиновые тапочки с кисточками, а на шее веточку омелы на красной сатиновой ленте.

- Почему мне никто не сказал, что мои брови ужасны? Никогда не видел картинки хуже этой.

Он вытянул руки и, как хирургическая сестра, подающая скальпель хирургу, хлопнул пару пинцетов ей в ладони.

"Он действительно странный", - подумала Бретт, выщипывая Малколму брови. Он был иногда Грацией, а иногда Малколмом, и в соответствии с этим менялся его гардероб.

Они с Лизи много обсуждали сексуальные наклонности Малколма, и Лизи, считавшая себя знатоком в этих вопросах, заявила:

- Он бисексуальный, со всеми вытекающими последствиями, Бретт.

Но Бретт не интересовала эта сторона его жизни. Главное для нее - он был гениален и в своем искусстве стал уже легендой.

Бретт вышла из гримерной и занялась уборкой. Для начала собрала всю, как ей казалось, ненужную бумагу, затем убрала остатки еды после ленча, полупустые стаканы с содовой, чашки и вычистила пепельницы.

Когда освободилась гримерная, она навела порядок и в ней. Это последнее, что она сделала в старом году, и была рада небольшой передышке.

Мысли о каникулах заставили Бретт выполнить все задания: подтвердила поездки двух моделей и бригады в Козумел в январе, позвонила в "Форд и Элита", сообщив им даты и маршруты, потом позвонила в бюро путешествий и забронировала билеты на самолет. Она и сама хотела бы отправиться вместе с ним, но надо было возвращаться в школу.

За год работы у Малколма Бретт стала для него незаменимой. Она выполняла множество обязанностей делопроизводителя у безнадежно безумного и часто очень сложного Малколма, который в свою очередь рассматривал и критиковал ее фотографии, иногда предлагая конструктивные решения, а иногда разрывал их со словами столь едкими, что она должна была заставлять себя взяться снова за камеру. Когда же Малколм становился совсем невыносимым, она убеждала себя в том, что научится, чего бы ей это ни стоило.

- Бретт, ты мне нужна, - она услышала голос Винни Кэмбрила, ассистента Малколма, как только уселась на телефон, и поспешила из кабинета. - Постой здесь. Я проверю свет.

Винни отдал Бретт экспонометр. Масса огней вспыхнула, и от неожиданности Бретт вскрикнула, заглушая оркестр Джорджа Мародера. Громкая музыка была словно частью мастерской "Кент Студии". Малколм требовал звуков, возбуждающих всех, кроме него. Наконец довольный, что все сбалансировано, Винни обратился к Бретт.

- Я сегодня буду проводить опытную съемку. Ты побудешь? - прошептал он.

- Конечно. Надо только сказать тете, что я задержусь.

Бретт никогда не упускала возможности принять участие в таком мероприятии.