Страсти

Мы часто произносим:
— Битый час!
А почему он битый? Кем он битый?
А может, он не битый? А убитый?
Ушел от нас — не совершив для нас?
А может, все не так на этот раз?
В полярной тьме, сквозь ветер ледовитый,
В беду и в снег почти по грудь зарытый,
Быть может, он людей от смерти спас?
И это был порыв. А не приказ.
Добру открытый, радостям открытый,
Быть может, он строитель знаменитый
И на лесах эпохи — верхолаз?
И время про него ведет рассказ?

Вот кто такой он, этот самый час!

КЛЕВЕТА

Она ползет, она шипит змеино.
Метет углы шершавым языком.
И тянется по следу длинно-длинно.
И к дому подбирается тайком.

И по дорожке заспанной, полночной,
Когда стоят все двери под крючком,
Она крадется к скважине замочной
И оловянным пялится зрачком.

Потом идет по городу судачить.
Живых и мертвых исподволь бранить.
Ей надо все вокруг переиначить.
Пересобачить. И перечернить.

Ей надо сделать сильного бессильным.
Людскую радость завистью скосить.
И в мелкозубой ярости крысиной
Слушком поганым душу укусить.

И спрятаться. И в тайнике безвестном
Скрипеть пером, ползучим и тупым.
Ей надо сделать честного бесчестным.
Мечту бескрылой. Зрячего слепым.

О, дай мне, время, зрение такое,
Чтоб за сто верст найти наверняка
Стреляющего подлою строкою,
Укрытого в норе клеветника.

Он стоит слез, он столько стоит крови,
Что я — в людскую веря доброту —
Без лишних слов, без долгих предисловий
Рубил бы
языки
за клевету!

ПУСТЯК

Одно горе — не горе.
Одна слеза — не туман.
И речка — еще не море.
И море — не океан.

Я это к тому все вспомнил,
Что часто и мы с тобой
Удары домашних молний
Привыкли считать судьбой.

То в глаз занесет песчинку,
То вдруг перейдешь черту,
И небо уже с овчинку.
И сердцу невмоготу.

И все уже на пределе.
Не по себе. Не так.
А в сущности, в самом деле,—
Ведь это хитрит пустяк.

И радуется безмерно
Зловредненький пустячок.
И где-то в углу, наверно,
Хихикает в кулачок.

И оба поймем, мы вскоре,
Что все это был обман,
Что горе — еще не горе,
И речка — еще не море.
И море — не океан.

ПРОСТАК

Он был до святости простым.
А может, просто простоватым?
Но кто-то звал его святым.
За правду на кресте распятым.

Ах, до чего же был он прост!
Ну просто пареная репа.
И всем под масть. И всем под рост.
И сам в сторонке, благолепа.

Голубоглаз. Сутул слегка.
Похож на веточку в стакане.
И мы жалели простака:
— Не троньте сирых, россияне!

А он ловил сердца, хитрец.
Премного нами был доволен.
И по ступенькам тех сердец
Взбирался выше колоколен.

ЗАПОВЕДЬ