Страсти по Анне

С досадой я отложила письмо. «Что за жестокие слова! — подумала я, прижимая руки к вискам. — Да, я не изменю ничего в своей жизни. Но позвольте мне любить вас! Только любить! И я ничего не попрошу в ответ. Женитесь, уезжайте на край света, но позвольте мне думать о вас, видеть вас в снах, перечитывать ваши письма. Позвольте мне волноваться и молиться за вас!»

Я положила перед собой лист бумаги и открыла чернильницу. Нашла перо в ящике стола. Надо написать ответ. «Добрый день, Вадим Александрович! С радостью…» Нет! «Милый мой Вадим Александрович!» Что за фамильярный тон! Как мне написать о своих чувствах? Как мне дать понять этому жестокому человеку, что я не желаю расставаться с его тенью? Почему я должна забыть его поцелуи? Это несправедливо! Почему, в конце концов, он требует от меня всего этого?! Я взяла новый лист и вывела без слов приветствия: «Я вас не отпускаю».

Вечерами Александр Михайлович читал газеты, хмурился, курил уже в моем присутствии. Я просматривала списки погибших, Таня обычно стояла рядом, за моей спиной.

— Нет, — как счастливое заклятье произносила я.

— Слава Богу, нет!.. — говорила Таня и уходила. Я откладывала газету, брезгливо осматривала свои руки.

— Ненавижу типографскую краску! Каждый раз руки словно в саже! Отвратительно! Что за мука читать списки…

Или делилась с супругом горьким новостями:

— Кстати, видела имя сына Елизаровых, Георгия. Не знаю, как переживет гибель Георгия Наталья Кирилловна. Александр Михайлович, вы помните его? Такой тихий приветливый юноша!.. Кажется, у него была невеста. Нелегко.

С каждым днем я видела все больше знакомых фамилий.

От Николки письма стали приходить реже. От Любомирского в октябре пришло всего одно.

«…Видел вас во сне. Вы были очень красивой, как тогда, когда мы гуляли у пруда. Вы смеялись и олицетворяли само счастье. Но мой сон прервали грубым толчком, и я отправился переводить показания какого-то австрийского офицера. Я должен был спросить его про укрепления и боеприпасы, но почему-то спросил, есть ли у него семья. Мы беседовали с ним довольно долго. Он показал мне фотографию своей жены в медальоне. На этом наш разговор прекратили. Пришлось вновь вернуться к действительности. Австриец сразу побледнел, потускнел. Уходя, я приободрил его как мог. Наверно, мужчины во всем мире одинаковы, они уходят на войну с фотографиями любимых женщин вместо того, чтобы сохранять мир и видеть женщин рядом. Не обращайте внимания на мои слова, я с утра сегодня занудствую.

В прошлом письме я имел дерзость написать то, что написал. В этом же прошу совсем противоположного — отвечать мне и сообщать о своих планах. Простите, милая Анна Николаевна, это нервы. Я не понимаю, что со мной происходит. Я вдруг очень устал. Когда закончится война (это — ключевая фраза, мы все говорим только о том, что будет, когда закончится война), приду домой, поселюсь в деревенской глуши и начну крапать стихи. Вы, конечно, со мной не поедете… И это совершенно правильно. У вас — муж… Прекрасный человек, надо признать! Я же в провинции женюсь (женитьба становится уже навязчивой идеей!), растолстею и буду ходить по пятницам в баню.