Страсти по Анне

— Вадим Александрович, я буду предельно серьезна… Нам нельзя видеться. Я, кажется, уже говорила вам. Оставьте меня. Не приходите ко мне ни завтра, ни в какой другой день. Я не желаю вас видеть. Наши отношения могут… Нет! Что я говорю! Просто оставьте меня. Я не буду ничего вам объяснять.

На следующий вечер я ждала его. Он не шел. Наверно, решил последовать моим словам: «Нам нельзя видеться…» Но, боже мой, как же я ждала его. Волновалась… Сто раз подходила к зеркалу оглядеть себя в новом шелковом белом платье. И каждый раз оставалась недовольна собою.

Он все-таки пришел.

— Анна, — улыбнулся он, увидев меня, открывающую ему дверь. — Девочка моя… Чистая…

— Вадим, — я закусила губы. — Вадим, — как взывает к спасению молящийся, повторила я.

В сладком ужасе закрыла глаза и почувствовала, как мой пылающий лоб остужают его губы. Во мне бились страх, гордость и влечение к Вадиму огромными птицами. Птицы разрывали мне душу своими крыльями, кричали и впивались в меня острыми хищными когтями. Дыхание у меня прекратилось. А он, обнимая меня, подошел к камину, на котором стоял старинный канделябр, и гасил пальцами одну задругой свечи.

В темноте он осторожно и нежно поцеловал меня в губы.

— Вадим…

— Не говорите ничего, — зашептал он. — Идемте к окну. Мы будем стоять за задернутой шторой и смотреть в сад.

Он перецеловал кончики моих пальцев.

— Не бойтесь меня, — едва слышно прошептал он. Я боялась не его, а себя.

— Вадим, не уезжайте, — неожиданно сказала я. И сама удивилась своим смелым словам.

— Не могу, душа моя. Поверьте мне, я с нескрываемым удовольствием остался бы навсегда у ваших ног, чтобы читать вам книги, чистить ваши туфли, приносить перчатки, но обстоятельства выше меня.

— Я вам не верю, — сказала я. — Вы просто, как и все мужчины, стремитесь к подвигам, к славе, считаете своим долгом бежать куда-то, что-то делать! Вам до женщин нет никакого дела! Вы объясняетесь в любви, а потом исчезаете! Совсем как мой муж! — и тут я поняла, что сказала совершенно лишнее и ненужное постороннему человеку.

— Значит, — сделал свои выводы Вадим, — вы предпочтете, чтобы я все бросил и стал вашей нянькой?

— Совершенно верно! — ответила я без тени улыбки.

Он опустил голову.

— Вы мне дадите две недели на размышления?

— Два дня! — ответила я. Дарья принесла горячий кофе. Мы молчали, пока она расставляла перед нами чашечки.

— Нет, жизнь моя, двух дней мне будет недостаточно.

— Тогда забудьте меня, — серьезно сказала я.

— Не будьте капризным ребенком, Анна! Я отмахнулась от него, потом отвернулась, чтобы скрыть слезы.

— Вы невероятно жестоки, — пробормотал он. — Сколько вы еще будете жить на даче?

— Поинтересуйтесь у моего мужа.

Александр Михайлович был не в духе. Его все раздражало: что кухарка пересолила суп, что в комнатах слишком много света, что наступила ужасная жара, что Таня слишком громко ходит; а Таня снова была на даче. Я молча выслушивала его претензии ко всему на свете и думала о Вадиме.

— Удивляюсь, Анна Николаевна, как вы могли отпустить от себя Таню, слишком подозрительно, что она не при вас. Мы приехали вместе. Надеюсь, не будете недовольны тем, что я привез Таню сюда… Где вы? — спросил, наконец, Александр Михайлович, понимая, что я давно потеряла нить разговора.

— Мне скучно, — призналась я, листая книгу, которую не дочитал мне Вадим.

Муж, естественно, не забыл упомянуть о нем.

— Куда же исчез ваш новый почитатель? Даже более того — читатель!

Я подняла на Александра Михайловича глаза и сказала подчеркнуто спокойно:

— Он уехал сдавать переводы, что-то ужасно срочное и безотлагательное, — ответила я.

Муж мой заметно побледнел. Расстегнул верхнюю пуговицу сорочки.

— Так это правда? Правда — то, что все сейчас болтают?

— Не понимаю, о чем вы! — беспечно ответила я. — В конце концов, объяснитесь, почему вы хватаетесь за сердце! Таня, принеси… Таня! Принеси Александру Михайловичу капель!

Я закрыла книгу и положила ее себе на колени. Александр Михайлович медленно приходил в себя после капель и моих слов.

— Почему вы разволновались? — равнодушно поинтересовалась я. — Только не говорите, что высшее общество заинтересовалось Шиллером или Гете!

— При чем здесь Шиллер или Гете? — спросил Александр Михайлович.

— Вы сами сейчас мне сказали… Постойте, я запуталась! Вадим Александрович сказал мне, что переводит немецкую классику.

Александр Михайлович слабо улыбнулся.

— Как это похоже на Вадима Александровича! Немецкая классика! Бесподобно! Наверняка немецкая классика в литературной, более того, в стихотворной обработке! Так?

— Кажется, действительно что-то такое, — беспомощно пробормотала я, теряясь в догадках.

— Анна, Вадим Александрович служит в Генеральном Штабе. Вам, как дочери военного, я надеюсь, не надо объяснять, что за классику он переводит?

Я ахнула, схватилась за книгу и стиснула до боли в пальцах кожаный корешок.

— Теперь ваша очередь пить капли? — спросил меня муж. — Таня! Капли Анне Николаевне! И побыстрее! Боже мой, почему ты так громко ходишь?!