Страсти по Феофану

   — Нет, не время ещё. Я его простил по-христиански, но и видеть при дворе не желаю. Как-нибудь потом...

Надо сказать, что Дмитрий всё ещё не полностью доверял самому Киприану, продолжая считать его ставленником Литвы. И встречал инициативы нового митрополита придирчиво, с подозрением. Оба относились друг к другу ровно, но особой симпатии и дружбы не было никакой. (Киприан тоже не забыл, как Донской два года назад продержал его несколько суток в подвале). Словом, вопрос о Греке оставался пока в подвешенном состоянии. Дорифор смог вернуться в Москву только много лет спустя...

8 .

Да и Софиану было не до Москвы, не до Киприана с Донским в том печальном для него 1381 году. Ведь здоровье Гриши вызывало по-прежнему очень крупные опасения. После той простуды на корабле сын как будто поправился, встал с постели, выходил на прогулки, но недуг вроде угнездился внутри, продолжал сосать жизненные соки. Молодой человек двигался с усилием, быстро уставал, а от напряжения покрывался потом; отдыхал, прислонившись к дереву или на лавку. По утрам просыпался медленно, с ломотой в суставах. И по-прежнему кашлял — сухо, нервно, сотрясаясь всем телом. Порошки и отвары, назначаемые больному сестрой Лукерьей, не давали полного облегчения. Помогали, конечно, позволяли чувствовать себя крепче, но, скорее, лишь смягчали последствия, не затрагивая сути недуга. Иногда казалось, все опасности уже позади — кашель отступал, настроение юноши улучшалось, он шутил, улыбался и даже хотел искупаться в Оке (дело было летом), но малейший сквозняк, кружка выпитого им холодного кваса вызывали ангину, насморк и как результат новый кашель. Каждая следующая простуда ухудшала общее состояние. Вероятно, следовало везти мальчика на юг, чтобы он дышал морским воздухом, но, с другой стороны, как на слабом подростке смогут отразиться тяготы дороги? И не лучше ли оставить его в покое? А потом обстановка в южных степях — схватка Тохтамыша с Мамаем — не давала гарантий безопасности... В общем, никуда не поехали.

Феофан отвлекался работой, с Григорием сидела Лукерья. Как-то молодой человек спросил у монашки:

   — Как ты думаешь, есть ли на земле счастливые люди?

Та, подумав, ответила:

   — Вероятно, есть.

   — Кто же, например?

   — Например, влюблённые, стоящие под венцом. Женщины, удачно разрешившиеся от бремени. Добрые мужья, у которых родился сын... Продавцы, не оставшиеся в накладе. Мудрецы, разгадавшие тайны мироздания... На земле счастливых не счесть.

   — Но ведь то, что ты перечислила, суть один момент счастья в жизни. Получается, счастье — только миг? Долгого везения быть не может?

   — Видимо, не может. Ведь на то оно и счастье, чтобы вспыхнуть ярко, как звёздочка. Из одних радостей жизнь не состоит.

   — Почему? Разве жизнь как таковая — не радость? Это дар Божий.

   — Дар Божий. Но земная жизнь отличается от райской, ибо так повелел Создатель, изгоняя первых людей из Эдемского сада. Добывание хлеба насущного в поте лица своего и рождение детей в муках, катаклизмы, болезни и смерть — это всё расплата за желание приобщиться к знанию Того, Кто Непознаваем.

   — Значит, получается, абсолютного счастья на земле не бывает, — заключил подросток. — А тогда зачем подобная жизнь? Разве это радость — приносить потомство, приводить в злой и несправедливый мир новые поколения, умножать несчастных? Для чего учиться, если знания не спасут от могилы и в могилу знания не возьмёшь? Для чего копить деньги? Строить города, если их разрушат? Если счастье только в раю, почему добровольный уход из жизни — грех?

Инокиня молчала. А потом проговорила негромко:

   — Я не ведаю. И скажу одно: такова воля Божья. Коли Он решил, что Его рабам предназначено к звёздам идти чрез тернии, значит, это правильно, значит, в сем заключена не понятная для нас Правда. И накладывать на себя руки — поступать наперекор воли Господа. А поэтому — грех.

   — Мучиться, но терпеть?

   — Да, терпеть до последнего вздоха. И тебе воздастся.

Гриша задал ещё вопрос:

   — А вот ты сама, добровольно ушедшая из мирской жизни, не считаешь, что нарушила высшие законы?

   — Не считаю, ибо не ушла от Бога, но иду к Нему. И ещё не известно, у кого тягот больше — у людей светских или божьих. Думаешь, смирять свою плоть легко? Устоять при виде соблазнов?

   — Может, проще вернуться в мир?

   — Может быть, и проще. Но хуже. Я не изменяю обетам и клятвам. Остаюсь до конца черницей. Каждому — свой крест.

   — Это тяжкий крест — так любить человека, жить с ним рядом и не стать к нему ближе...

У неё на глаза навернулись слёзы. Женщина ответила: