Страсти по Филонову: Сокровища, спасённые для России

И все же каким-то чудом Филонов тогда уцелел. Умер он в блокадном Ленинграде от голода 3 декабря 1941 года и лежал мертвый в промерзшей квартире среди своих картин. Там же лежала изможденная голодом и болезнью Екатерина Серебрякова — его жена. Когда они поженились, ей было шестьдесят два года, ему — сорок три, они очень любили друг друга и умирали вместе. Евдокия Николаевна Глебова потом вспоминала: "Когда Филонов умер, я была еле движущаяся дистрофичка. Но все же притащилась к нему. Он лежал на столе в холодной комнате, величественный среди картин, еще висевших на стенах. Екатерина Александровна, слабая и сама еле живая, жаловалась, что Союз не помогает ей похоронить Павла Николаевича".

Филонова долго не могли похоронить — не было досок на гроб, а сестры и жена усопшего не хотели, чтобы он лежал в общей могиле. Хлопотали знакомые, и на девятый день выхлопотали. Доски дали в Ленинградском отделении Союза художников — единственная услуга, оказанная собрату этим учреждением. В последний путь близкие повезли окоченевший труп Павла Филонова на санках и в тот же день похоронили на Серафимовском кладбище, где покоятся сонмы жертв Ленинградской блокады. Вот как вспоминала об этом Е. Н. Глебова: "В день похорон мы — сестра и я — достали и привезли двое саней: большие и детские для Екатерины Александровны, так как идти за гробом она не могла. <…> Когда привезли тело брата, все было готово. Везли его так: сестра Мария Николаевна, невестка Екатерины Александровны и ее племянница Рая — попеременно: двое тело брата и кто-то один саночки с Екатериной Александровной"[6].

Таким был неизбывный ужас блокады, адская пасть которой могла поглотить не только творца, но и все его творчество. Однако участь трудов художника оказалась счастливой. Их не разметало в лихолетье революции и Гражданской войны, не скосило шальным блокадным снарядом, не рассеяло по свету в годы репрессий и опалы. Отчасти, наверное, повезло. Ведь если бы ему давали возможность свободно работать и выставляться, ездить за границу, если бы в 1930 году в залах Русского музея состоялась его персональная выставка с возможными закупками и распылением работ, то неизвестно, где бы они сейчас оказались и дожили бы до наших дней. А так, после сурового приговора уполномоченного Отдела народного образования Наркомата просвещения РСФСР: "Намеченную к открытию выставку не открывать для обозрения, а свернуть", — художник сам перетащил уже стоявшие в экспозиции вещи в свою келью на Карповке, откуда их забрала в страшную зиму 1941/42 года Евдокия Николаевна Глебова. Забота об их сбережении станет отныне смыслом ее жизни.

Хотя мужем Евдокии Николаевны был известный революционер и партийный деятель Н. Н. Глебов (Глебов-Путиловский, 1883–1948), жила она скромно, в маленькой квартирке, кормилась уроками вокала. Хранить сотни рисунков и живописных холстов умершего брата ей было негде. Единственной возможностью спасти работы и самой не лишиться их была передача наследия Павла на временное хранение в Русский музей. Она так и сделала. Первый раз — весной 1942 года, когда ее, полумертвую, вывозили в эвакуацию. Вернувшись после войны в Ленинград, Евдокия Николаевна забрала работы брата и хранила у себя, но в 1960 году вновь передала их на временное хранение в Русский музей, где они лежали в запасниках почти тридцать лет. Остаток дней Евдокия Николаевна провела в ленинградском Доме ветеранов сцены имени М. Г. Савиной — заведении привилегированном, куда ее помогли устроить дружившие с ней директор ГРМ В. А. Пушкарёв и один известный ленинградский писатель. Жила она скромно и тихо. Все знали ее как актрису Глебову. То, что она является хранительницей уникального художественного богатства, было известно немногим.

* * *