Страсти по Фоме - книга 2

Мерилу! Монах, как увидел розу, больше к нему не подходил, а астролог может только одно — назвать дату, помочь он не в силах. Нет, они только напугают ее, своими дурацкими разговорами об аллее.

— Мэечка, ты забыла про нашу аллею. Мы так никогда и не достигнем ее конца. Полнолуние же на исходе! У нас столько дел еще этой ночью, не говоря о следующих, а мы будем слушать, что говорят монахи?..

Но Доктор появился. И как всегда, внезапно. И как никогда сосредоточен и суров.

Так, без прикрас, приходит смерть, показалось Мэе, показалось также, что перестали петь птицы, так тихо стало в замке и вокруг. Мистер Неотвратимость. Она уронила рукоделие, весь её вид говорил: вот видишь!..

Фома слегка побледнел, встречая гостя. Разговор не клеился. Ольгерд, появившийся было в дверях за приказаниями накрывать на стол, ломая его ножки, тихонечко исчез, поняв, что поесть на этот раз не удастся, во всяком случае, широко.

— Пойдем, покажу, как я устроился, — предложил Фома.

Они вышли во двор, не говоря ни слова, потом спустились под стены, дошли до рощи с прудом.

— Откуда ты? — прервал молчание Фома.

— Я был на Сю, в Го — Гопландии твоей, еще кое-где… перечислять?.. — Акра со значением посмотрел на него. — Теперь здесь.

— Нашел, значит, — хмыкнул Фома. — Не поверил.

— Сати как-то попросил меня убрать все твои следы: мол, вдруг у тебя были подобные срывы с замками? Хитрый старик сделал вид, что отправляет меня в важную командировку. Если ничего не найду, он ничего и не говорил…

— Как же я тебе рад, ты бы знал!

— Вижу!.. — Акра даже не улыбнулся.

— Нет, правда! — успокоил его Фома. — Я даже пруд тебе устроил, как обещал, помнишь? И там всегда три удочки держу. Угадай, для кого третья?

Акра и гадать не стал, просветив его жестким излучением стальных глаз.

— То-то ты весь светишься…

— Ага! — согласился Фома. — Сейчас утоплю тебя в этом пруду, никто не узнает. Ведь ты же никому не сказал, как всегда, где ты… а, рыбак своих отдельных рыб? Опять реальность свою отдельную мостыришь?

— Я не рыбак, а рыболов, — поправил Акра, игнорировав «отдельную реальность».

Фома его не узнавал, Доктор был настороже, словно с врагом. Впрочем, в той жизни они были уже чужими. «Расслабься, расслабься, — мысленно уговаривал он его. — Я все равно — никуда!»

— Вот слышу это от тебя в который уже раз — не рыбак, а рыболов! — а в чем разница не пойму! Объясни!

— Рыбак — это профессия, а рыболов — это состояние!

— И большое?

— Постоянное!

— А вот как со мной, если я охотник, но не тот, который с ружьем, а просто — охотник. Практически до всего. Как нас называть и различать, Доктор всех наук?

— Тебя как не называй, ты все равно…

— Доктор, о любви ни слова, как говорил Гавриил, только не тот, а Чернышевский, я и так все знаю! Что ты от меня-то хочешь, рыболов?

Акра впервые улыбнулся.

— Слушать тебя — наслаждение. «Я и так все знаю, что ты от меня хочешь?» — повторил он. — Странные вы все-таки существа. Такое впечатление, что единство противоположностей, как принцип, родилось именно на Спирали, на Земле, то бишь, вашей. И зовете вы ее странно — земля, прах…

Акра говорил, но говорил явно не о том, о чем хотел, что думал, что держало его в напряжении. Сдержанность и выдержка, присущие ему, не покинули его, но теперь в нем была еще решимость солдата, получившего невыполнимый приказ.

— Да расслабься ты! — не выдержал Фома. — Я все равно никуда не пойду. Лучше посмотри, какое удилище я тебе смастерил! Всю округу облазили, чтобы найти дерево первого крика дракона! Помнишь такую примету?..

Акра без особого энтузиазма забросил удочку.

— А еще говоришь — рыболов! Где твое состояние? Или это только красное словцо? Докажи, споймай золотую рыбку, красавчик! А то я тебя рыбаком начну обзывать, а то и — удодержателем!

Они надолго замолчали. Гудел лес исполинскими деревьями, чирикали какие-то птахи, недалеко от них надувала, от жары и прочего достатка середины лета, свой пузырь удовольствия лягушка. От усердия она порой заглушала шум леса.

— Вот такие здесь!.. — показал Фома размер кваквы. — С гуся! Икра, как яйца. Народ в голодуху… ну, в общем, южный берег Франции. Как мне повезло!..

Он болтал, перескакивая с одного на другое, бездумно, безвольно, как легкий ветерок, который тоже ежесекундно менял направление, пытаясь облобызать каждую веточку, каждую травинку и былинку, всякую тварь.

— Во дворец вызывают. Чего-то хотят, как бы не воевать, а я уже практически пацифист. Теперь уже Анабел. Иезибальд-то — слышал? — наплевав на бессмертие, восхищен к вечной жизни. Меркин говорит, тяжело отходил, все пытался оправдаться за слона порубленного, все остальное казалось ему мелочью ввиду предвечного. Ему виднее, а, Док?.. Искупаться не хочешь?..

Он залез в воду, бесшумно сплавал на другой берег, нырнул на несколько минут под воду и вынырнул с огромной рыбиной, похожей на пятнистого, как налим, золоточешуйного карпа; рыба снова утащила его на дно. Второй раз он появился на поверхности уже с голубым кругом, лежа на котором доплыл до берега, потом развалился на траве, не одеваясь.