Страсти по Лейбовицу. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

— В провинции таких уже немало, милорд, и они хотят хранить верность Святому Отцу, пусть даже они слушали поучения архиепископа Тексаркского. Священники, владеющие языком Кочевников, в большинстве своем сами обращенные Кочевники. Они принимают религию, которой придерживался дядя правителя, но не самого правителя и его дядю.

— Я рад слышать подтверждение того, что, с моей точки зрения, является истиной.

— Кроме того, я знаю об угрозах в ваш адрес со стороны Халтора Брама. Мол, он заставит вас искупить вину перед Женщиной Дикой Кобылой, вынудив провести ночь в Пупке Мира, как они называют это место. Халтора Брама никогда не назовут претендентом на самый высокий пост, и он не может заставить вас. Тем не менее у нас с Медвежонком появился план. Могу ли я изложить его? Или позже?

— Будь добр, потом. Ведь за нами наблюдают, не так ли?

— Да, но если мы будем разговаривать серьезно и напряженно, это будет ошибкой. Пусть видят, как мы смеемся. Давайте-ка я провожу вас к главной бабушке и ее родне. Или вы хотите сначала отдохнуть?

— Не отказался бы. И помыться, если возможно.

Кардинал поспал несколько часов. Когда он проснулся, было уже темно и во мраке лишь помаргивали многочисленные костры. Кочевники уже собрались отмечать королевские похороны; они пели и танцевали. Даже под пологом шатра кардинал ощутил запах священного жаркого. Когда он вышел к кострам, рядом с ним тут же оказался Оксшо, который, показав пальцем, сказал:

— Ваш отец Омброз вон там.

— Мой? — Коричневый Пони посмотрел на него с интересом. — Святой Сумасшедший рассказывал мне, что ты крещен. Разве он не твой настоятель?

Смутившись, воин пожал плечами.

— Иногда… но он бреется.

— Что отличает его. И избавляет от воротничка задом наперед.

— Люди духа Медведя не бреются, но иногда, вот как сейчас, он ведет себя как один из них. Я люблю его, как и все мы, но иногда я его не понимаю. Вы хотите сейчас поговорить с ним?

— Стоило бы, но подожду, чтобы не прерывать его… м-м-м… трапезу. Мне кажется, что он крепко под кайфом — если ты понимаешь это слово.

— Он вместе с другими курил кенеб из Небраски.

Коричневый Пони подошел к костру. Старый священник игнацианского ордена, которого Амен хотел сделать его отцом-генералом, скинув рясу, сидел на куче сухих коровьих шкур и здоровыми передними зубами раздирал хорошо прожаренный кусок человеческой кисти. С приближением Коричневого Пони он кинул в чашу обглоданное запястье и без смущения, в упор посмотрел на кардинала. Оксшо держался сзади. Коричневый Пони видел, что Омброз не пьян, но находится в предельно возбужденном состоянии, поскольку употребил немалое количество священного напитка Кочевников. Кардиналу показалось, что после участия в ритуале племени священник разительно изменился, но Омброз тепло улыбнулся ему. Коричневый Пони встретил его улыбку далеким, словно с расстояния в тысячу миль, взглядом. «Я совершенно не знаю этого человека, своего старого друга».

Омброз первым нарушил молчание:

— Старый вождь завещал мне свою правую руку — это честь! — и я не мог оскорбить его отказом.

Апостольский викарий молчал, продолжая смотреть на него.

— Порой, — сказал Омброз, снова беря жилистую кисть Сломанной Ноги, — я беру кусок хлеба и освящаю его как истинную плоть Христа. А порой беру истинную плоть Христову и освящаю ее как кусок хлеба. Понимаете?

— Ах-х-х! — удивленно выдохнул Оксшо. Коричневый Пони с интересом посмотрел на него. Оксшо сдержанно улыбнулся, словно внезапно что-то понял.

Кардинал, который, казалось, продолжал пребывать за тысячу миль отсюда, сказал:

— Вы в самом деле хотите вернуться в старый орден папы, отче?

У Омброза и-Лейдена еще хватило сил понять сарказм этих слов.

— Передайте его святейшеству, — сказал он, — что болезни вынуждают меня остаться там, где я нахожусь, милорд. Я не могу вернуться в свой орден, я слишком стар для перемен.

— Очень хорошо. Так я ему и скажу, — и, развернувшись, Коричневый Пони отошел. Прежде чем последовать за ним, Оксшо, помявшись, погладил старого священника по плечу. Омброз улыбнулся юноше и вернулся к ритуальному пиршеству. Оксшо нагнал Коричневого Пони.

— Для ордена святого Игнация это уже чересчур, — сказал кардинал.

— Вас разочаровало, что теперь он один из нас? — спросил воин.

— Нет. Просто я скорблю по Омброзу и-Лейдену. По человеку.

— Потому что он сам стал Кочевником?

— Нет. Но вне Церкви нет спасения души, — пробормотал кардинал, цитируя древнее утверждение. Ответ, похоже, удивил Оксшо; он слышал о кардинале от Омброза, который восхищался им и говорил, что ему свойственна свобода мысли. Это была странная оценка для такого человека. Но теперь он стал не только священником, но и епископом.

— Милорд, кто сказал о тех, которые стоят вне Церкви?

— Ну как же! Папа. Да и законы говорят о том же, Оксшо.

— А разве не Бог это решает?

— Отец Омброз — просвещенный человек, — сказал Святой Сумасшедший, который нагнал их. Кардинал и Оксшо как-то странно посмотрели на него, ожидая, что Хонган продолжит, но он всего лишь зевнул и потряс головой. — Пришла женщина, которая может быть вашей матерью, милорд.