Страсти по Марии

Мария рассмеялась:

– Что вы такое себе вообразили? Он не король Франсуа I, я же никак не Диана де Пуатье, к тому же и де Шеврез мне не отец. Меня не просили раздеться, а лишь попросили моей помощи, господину кардиналу нужно составить некие письма герцогу Карлу Лоренскому.

– Теперь все понятно. Но столь долгое пребывание у кардинала с глазу на глаз заставило меня подумать…

– Что это значит, маркиз?! Вы мне устраиваете сцену ревности? Кто наделил вас таким правом?

Она притворялась разгневанной, хотя на самом деле была счастлива. Пусть маркиз ревнует ее к кардиналу, это полностью устраивало ее. Она намеревалась время от времени подкармливать эту его ревность: она станет мощным подспорьем при получении нужной информации о Совете, которая может быть весьма полезна тем, кто продолжает мечтать об отстранении кардинала. Правда, нельзя сказать, что она продолжала желать поражения Ришелье, не простив ему ссылку Луизы де Конти, нет, ей пришла иная, не менее блестящая идея: поставить Шатонефа на место кардинала. Этот мужчина распростерт у ее ног, наделен опытом прожитых лет и свершенных дел и к тому же был привлекателен, что тоже имело немалое значение. Став первым министром двора, он, конечно же, совершит чудо, поскольку проводимая им политика, которой нет при Ришелье – Мария думала направлять ее сама, – установит наконец справедливость в высшем свете. Но не только это. Наступит мир в отношениях с церковью, с Испанией, и все будет хорошо в лучшем из королевств! Все будут счастливы, а она сама станет всемогущей!

А пока, провожая к двери своего сконфуженного воздыхателя, она запечатлела на его губах легкий, словно взмах крыльев бабочки, поцелуй:

– Ну же! Держите меня в курсе! Вместе мы сможем вершить великие дела!

Глава VIII ДВОЙНАЯ ИГРА

Несколько месяцев жизнь Марии – между Ришелье и Шатонефом – была полна волнений. По просьбе одного она вела переписку с Лореном, поскольку все еще остававшийся там беглый наследный принц раздувал огонь и сеял смуту, благополучно вершил любовь с юной Маргаритой и строил всяческие козни своему братцу. Он даже намеревался возглавить армию, собрался напасть на Францию, армию же намеревался содержать на средства, которые не прекращал настойчиво требовать. Успокаивающие послания на сей счет Марии пришлось составлять в кардинальском дворце. Их написанию сопутствовали беседы. Ришелье и госпожа де Шеврез, оба обожающие театр, находили общий язык и порой переходили к более задушевным разговорам. Молодая женщина переводила дух, искусно с министром кокетничая, получая удовольствие от того, что кардинал был преисполнен страстного трепета, стоило только их головам нечаянно соприкоснуться над недописанной страницей. И сама она, прикрыв глаза, тоже дрожала от удовольствия, когда Ришелье осмелился поцеловать ее в шейку. Она тут же с удрученной улыбкой отстранилась, сославшись на необходимость предосторожности: ей, мол, известно, что мадам де Комбале всегда неподалеку, если к ее дядюшке является та самая Шеврезиха. К тому же красное кардинальское одеяние призывает к сдержанности. Впрочем, она владела достаточными навыками держать мужчин в руках, потому, прикрывая створки дверей, всегда давала понять, что могла бы его желанию и уступить.

С Шатонефом шла иная игра. Не имея возможности часто видеться, – удвоенная осторожность диктовалась отношениями с кардиналом и ни с того ни с сего возникшей подозрительностью ее супруга, – они переписывались, и по посланиям своего возлюбленного Мария могла судить о силе его страсти. Так же как и ревности: Шатонеф с тем большим трудом терпел ее визиты к кардиналу, чем более Мария безжалостно хвасталась настойчивыми ухаживаниями Ришелье. Она, правда, уверяла, что кардинал лишь понапрасну тратит свое время, а она, дескать, если и была бы чьей-то, то лишь дорогого ей Шатонефа – единственного мужчины, который ее привлекает.

В то время они довольно часто встречались у королевы. Хранитель печати являлся к ней с явным удовольствием, поскольку его здесь теперь принимали как друга, к тому же это был один из немногих уголков, где он мог не спеша любоваться дамой своего сердца. Понемногу салонные беседы приняли более доверительный характер. Они стали говорить о вещах более серьезных, и, подталкиваемый ревностью к кардиналу, маркиз стал обсуждать дебатируемые в Совете дела на этих встречах, эффективную и хитроумную охрану которым обеспечивала мадемуазель де Отфор. Она единственная умела отвлечь внимание короля, если тот приходил к супруге, и министр юстиции мог незаметно ускользнуть. Было это нетрудно: Людовик почти не скрывал своего расположения к самой Отфор.