Страсти по мощам

— Возмещение Гвитерину? — переспросил Ризиарт, как только ему перевели слова приора. — Я не понимаю, каким образом…

— И тебе, — пояснил Роберт мягко и ненавязчиво, — если ты откажешься от противодействия, ибо я уверен, что следом за тобой и все твои люди поступят так же и выполнят волю принца и епископа.

Кадфаэль, переводивший эти слова, заметил, как приор медленно и многозначительно потянулся рукой за пазуху рясы, и ему подумалось, что Роберт вот-вот совершит, возможно, самый опасный просчет в своей жизни. Однако Ризиарт, похоже, ни о чем не догадывался. Вытащив мягкий кожаный кошель, перевязанный у горловины шнуром, Роберт положил его на стол и стал осторожно подталкивать, пока тот не коснулся правой руки Ризиарта. При движении кошель негромко позвякивал. Ризиарт воззрился на него с подозрением, а потом поднял недоумевающие глаза на приора:

— Я не понимаю тебя! Что это такое?

— Это будет твоим, — сказал Роберт, — если ты убедишь приход уступить нам святую.

Он почувствовал повисшее в воздухе напряжение и сообразил, что совершил ужасную ошибку. Почва уходила у него из-под ног, и приор торопливо попытался исправить положение, но было слишком поздно…

— Ты сможешь использовать это на благо Гвитерина… как сочтешь нужным… тут большая сумма… — лепетал Роберт.

Все было бесполезно, последние слова Кадфаэль и переводить не стал.

— Деньги! — произнес Ризиарт необычным тоном, в котором смешались удивление, негодование и насмешка. Само собой, он знал, что такое деньги, и даже представлял себе, на что они годятся: прежде всего на то, чтобы сбивать людей с пути истинного. В сельских приходах, из которых по существу, и состоял весь Уэльс, деньги использовали редко, да и нужды в них почти никакой не было. Провизии было в достатке, все необходимые товары выменивались на съестное, всякий мог добыть себе пропитание, а о нищих здесь и слыхом не слыхивали. Были, конечно, немощные и больные, но о таких, по обычаю, заботился весь род. Так что если сюда и попадали монеты, то в них, по большей части, видели лишь пустую блажь.

Поначалу Ризиарт испытал только изумление и презрение, но потом понял, что ему нанесено смертельное оскорбление. Побагровев от гнева, он отдернул руку, словно само прикосновение осквернило его.

— Деньги! Ты осмелился предложить мне деньги! Ты хотел купить нашу святую! Купить меня! Были у меня сомнения насчет того, что ты за человек и как мне поступить, но теперь, с Божьей помощью, я знаю, что делать. Говоришь, тебе были явлены знамения? Теперь и я насмотрелся на них сверх меры.

— Ты не понял меня! — вскричал приор, чувствуя, как с каждым мгновением ускользает надежда на удачный исход. — Разве можно купить то, что свято? Я только предложил Гвитерину подарок, в знак благодарности и в возмещение за утрату.

— Но ты сказал, что это будет моим, — распаляясь от ярости, напомнил ему Ризиарт. — Моим, если я уговорю… Подарок? Нет, это не подарок, а подкуп! Вы цените эти дурацкие кругляши выше своего доброго имени, но не думай, что на них ты можешь купить и мою совесть. Теперь я вижу, что был прав, сомневаясь в тебе. Ну что ж, ты свое слово сказал, и теперь я, как и договаривались, скажу гвитеринцам свое, а ты не мешай.

— Нет, погоди! — в волнении приор ухватил Ризиарта за рукав. — Не говори ничего в запале! Ты меня неправильно понял, но я и сам был не прав, предлагая воздаяние Гвитерину. Я сожалею о своем поступке — пусть он останется между нами.

Ризиарт сердито вырвал руку и, обернувшись к Кадфаэлю, коротко отрезал:

— Скажи своему приору, что ему нечего бояться. Мне было бы стыдно признаться соседям, что меня пытались подкупить! Этого они не узнают, но то, на чем я стою, они должны услышать, да и ты тоже.

С этими словами Ризиарт устремился прочь, а отец Хью простер руку, чтобы предостеречь монахов от попыток его задержать.

— Не сейчас, не надо! Он же вне себя от гнева. Завтра можно будет придумать, как подступиться к нему, но сейчас не стоит и пробовать. Вам придется позволить ему сказать то, что он хочет.

— Ладно, — произнес приор, изо всех сил стараясь сохранить достоинство, — пусть, в таком случае, говорит в нашем присутствии.

Приор вышел на солнечный свет и встал рядом с дверью, а за ним по пятам последовали братья и остановились поблизости, подняв головы и молитвенно сложив руки. Они стояли у всех на виду, в то время как Ризиарт громогласно обратился к собравшимся гвитеринцам:

— Я выслушал все, что могли сказать мне эти люди из Шрусбери, вынес свое суждение и теперь должен сообщить его вам. Скажу сразу: им не удалось меня переубедить. Я считаю, что был тысячу раз прав, выступая против святотатства, которое они хотят совершить, и утверждаю, что место святой Уинифред здесь, среди нас, где она находится испокон веков. Было бы смертельным грехом позволить увезти ее отсюда, где она оказалась бы в окружении чужеземцев, которые молитвы, и те стали бы возносить на незнакомом ей языке. Клянусь, что до смертного часа буду противиться любой попытке потревожить ее прах, и призываю вас принять такой же обет. На этом наш сход окончен.