Напомню, что«уотергейтское дело», которое послужило первоначальным поводом для начала расследования против президента и закончилось его импичментом, восходит к предвыборной кампании 1972 года, когда в вашингтонской штаб-квартире демократической партии были задержаны ночью люди из команды Никсона, которые проникли туда нелегально для ознакомления с секретными документами своих политических противников. Сначала Никсон отрицал, что эти люди действовали с его ведома, но потом выяснилось, что он не только об этом знал, но и всячески их покрывал.
В течение почти двух лет дело то разгоралось, то затухало, но под конец вдруг понеслось вперед с необычайным ускорением. В Москве перед нашим выездом мало кто верил, что Никсон скоро уйдет, и в наших верхах никто этого не хотел. Имя Никсона у нас ассоциировалось с Договорами ОСВ-1 и ПРО, с торговым соглашением и начавшейся разрядкой. Отставка грозила поставить весь этот процесс потепления под угрозу, чего руководство СССР никак не хотело. Скоропалительная и в какой-то мере неожиданная отставка Никсона создавала обстановку неопределенности относительно того, что будет дальше. Еще в Москве в ЦК меня просили встретиться с американскими знакомыми и спросить, что они думают о будущем. Но я не ожидал, что попаду буквально сразу с корабля на бал.
На третий или четвертый день по приезде в США мы с женой встретились во французском ресторане на 86-й улице с моим старым знакомым еще с конца 1950-х годов Гаррисоном Солсбери и его очаровательной супругой Шарлоттой. Солсбери впервые побывал в СССР в годы войны, его перу принадлежит объективно написанная книга о блокаде Ленинграда. Он пережил преследования в годы маккартизма, но к 1974 году был заместителем главного редактора «Нью-Йорк таймс» и одним из самых осведомленных и влиятельных лиц в местном журналистском сообществе. Газета с давних пор принадлежала богатой еврейской семье Сульцбергеров, которые не симпатизировали агрессивному сионизму. А сам Солсбери был скорее другом, чем противником СССР, а главное – на редкость объективным человеком.
Предстоящий уход Никсона с президентского поста был главной темой разговора. Как могло случиться, что политик, сначала сделавший карьеру на преследовании коммунистов и либералов, впоследствии круто повернувший руль к признанию и фактическому партнерству с коммунистическим Китаем, покончивший с войной во Вьетнаме и начавший разрядку с Советским Союзом, т.е. несомненно, крупный политик, переизбранный в президенты рекордным большинством голосов в 1972 году, оказался беспомощным перед оппонентами всего полтора года спустя. Как удалось за столь короткий срок поднять против него столь мощную кампанию и так быстро затравить его?
— Никсона покинули все или почти все, — говорил Солсбери. – В Америке трудно начать по-настоящему сильную кампанию против влиятельного лица. Но если удалось ее развернуть, то остановить ее еще труднее. К травле подключаются все, кому не лень. Всеобщая охота на вчерашнего любимца – садистская забава американской публики. Ему не прощают ничего, все его белье выворачивают наизнанку в поисках пятен или хотя бы дырок.
— И кто это начал? Не поверю, что то была инициатива нескольких репортеров, которые возмутились наглостью и безнаказанностью, с какой президент и его окружение попирают закон. В Москве складывается впечатление, что большую роль сыграли те ваши круги, которые недовольны русской политикой Никсона и считают, что он зашел слишком далеко.
Солсбери согласился:
— Верно, причем в очень большой степени. Есть люди, которые считают, что Никсон сделал слишком большие уступки Москве. Например. Никсон заключил с вами торговое соглашение, на которое отказывались пойти все послевоенные администрации. Казалось бы, США должны только радоваться, что Москва согласилась оплатить часть своего военного долга по ленд-лизу, ведь она десятилетиями упорно отказывалась это делать. Для наших бизнесменов появились новые рынки в СССР. Но те, кто недоволен, с вами не торгуют, у них совсем другие интересы. Они считают, что право торговать с Америкой — это особая привилегия, за которую надо платить.
— Чего же они хотят от нас? – спросил я.
— Ну, хотя бы свободы эмиграции евреев.
— Но сейчас у нас практически выпускают всех евреев, которые подают заявления, — возразила моя жена Марина. – Среди наших знакомых несколько семей только что эмигрировали.
— Вы не понимаете. Они хотят, чтобы вы в этом официально расписались, чтобы было ясно, что вы это сделали по нашему требованию. А Никсон этого вопроса даже не поставил перед Брежневым. Тут он сделал большую ошибку. К тому же он сам был крайне не сдержан на язык, особенно в своем узком кругу. Его язык наедине с помощниками был не просто вульгарен, он любил привешивать известным деятелям этнические этикетки. Причем все это ими же записывалось на пленку и стало известно всей стране. У нас такое не прощают.
— Итак, ему не простили антисемитизм. Но разве еврейское сообщество настолько сильно, чтобы организовать смещение президента?