Читаем Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня полностью

Ведущим началом такого рода поэзии является индивидуальное поэтическое чувство архетипического свойства: у Рубцова – «Тихая моя родина…» Опять-таки автор книги намекает нам на ту скрытую Россию, которая таким образом, во многом, и не была рассмотрена литературной критикой советской эпохи (за самым малым исключением). Кстати говоря, ощущение как бы маргинальности таких текстов (как у Н. Рубцова), неприсутствие их в общем сознании критики того периода как некой доминанты (за редким исключением у отдельных критиков), говорит все о той же, вековечной нашей проблеме, – две России, два народа, две культуры.

П. Глушаков безо всякой боязни берется за самые неожиданные сопоставления. Помимо привычных имен Пушкина, Гоголя, Чехова, Достоевского, Толстого и множества других авторов, выступающих в качестве «одного берега» параллелей, на «другом берегу» может появиться кто угодно – от расстрелянного дяди северокорейского лидера до Ленина с Троцким и массой других персонажей, неизвестно как забредших на поле этого филологического и культурного своеволия. И все находят вполне приемлемое для себя место, помещаются, хотя некоторые и с трудом, в пространство авторских когнитивных полей, и долго не дают покоя читателю, на которого обрушивается вся эта круговерть информации, художественных образов, персонажей.

При этом, П. Глушаков вовсе не обременяет нас категориальными суждениями, подводя черту под каждым своим сопоставлением. Он делится с нами замечаниями, соображениями, какими-то опасениями эстетического – но не только – рода: вот, несколько раз у него пробивается на поверхность повествования гоголевский Вий, и автор в очередной раз выписывает вслед за Гоголем железное лицо невесть какого существа, умудрившегося далее трансформироваться в символ страшного времени последних двух столетий.

Любопытен механизм проведения подобного анализа. Автор обладает как бы особым биноклем, какой он поворачивает к материку литературы и искусства то одной, то другой его стороной, и послушная оптика или неимоверно увеличивает художественную ткань произведения и в ней становятся виды различные вкрапления, инклюзы, использованные уже в каких-то иных текстах, или вдруг – мгновенно – удаляется от них, помещает все это, пристально рассмотренное, на фоне общего ландшафта культуры, где и происходит окончательное сцепление «мотивов, сюжетов, героев», конкретных исторических деятелей.

Этот эффект исследовательского зрения, какой обнаруживается у П. Глушакова, не так прост, как кажется вначале. Помимо потребности – то приблизить, то отдалить от себя художественный осколок чего-то более крупного, надо держать в голове общую картину движения литературы и уметь пользоваться своим инструментом.

Выверенность сопоставлений нигде не говорит о поверхностности, проведенный анализ свидетельствует о высокой филологической культуре, вкрапление личной интонации нигде не переходит в фамильярность отношений с будущим читателем. Словом, «поглотитель» текста книги П. Глушакова получит истинное удовольствие от встречи с этой талантливо написанной книгой, расширит свои представления об истории русской литературы, уточнит свои соображения о тех или иных ее авторах. Она в равной степени обращена как к профессионалам, так и к обыкновенному любителю русской словесности. И ни тот, ни другой не будут разочарованы при встрече с нею, а напротив, существенно обогатятся новыми, во многом, смыслами, открытыми П. Глушаковым в своих прогулках по разнообразным закоулкам и заповедным тропам русской литературы.

О мифологии ухода гениев

Предисловие к книге: С. Шпокявичюс, М. Ивинская «Байрон, Пушкин, Мицкевич: смерть и судьба» (СПб.: Алетейя. 2019)

Автору данного предисловия еще не приходилось писать вступительных строк к книгам подобного рода. Она по-своему уникальна и предназначена для самых разнообразных читателей, и не только интересующихся историей литературы или этапами развития медицины. Интерес, который она может вызвать, на грани обывательского взгляда и профессионального подхода. Тут сходятся исследовательская практика и любопытство многих людей. Собственно, кого из любителей искусства, особенно поэзии, а их миллионы, не занимают ключевые перипетии жизни и смерти писателей, которые не просто стали гордостью своих национальных литератур, а самым решительным образом повлияли на язык, менталитет народа, создали произведения, вошедшие в золотой фонд своих культур – английской, русской и польской.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука