Страсти по «Спартаку»

Ржавое и не мытое со дня открытия очковое глядит на тебя эдаким циклопом. Рядом стоит мужик с огромным хуем наперевес; оправившись, он машет «саблей» с особым остервенением, но последняя капля все равно уходит в штаны, которые есть.

Ильф и Петров все наврали.

Семь цветов радуги от васи

Первый цвет — коричневый.

Парк «Сокольники». Чебуречная.

Ах, какие были чебуречки, да с обжигающим бульончиком внутри! На них коричневые пузырьки.

Второй цвет — бурый.

Портвейн в стакане из-под кофе там же. Куплен из-под полы у Нинки по кличке Сиська в винном на углу улицы Короленко. Портвейн какой-то бурый.

Третий цвет — типографский.

Пивко в лужниковской «Шайбе». Воблочка с жирной икрой, непременно завернутая в газету «Социалистическая индустрия» с наполовину отгаданным кроссвордом.

Автор балета «Конек-Горбунок» — пять букв по горизонтали.

Газетка пахнет типографской краской, аж через рыбу.

Четвертый цвет — серый.

И опять портвешок в бумажных стаканчиках там же. Надо было ставить сразу два, иначе протекало. Бумажные стаканчики какие-то серые.

Пятый цвет — медный.

Пиво на стадионе перед игрой. Душка-буфетчик, цена на пиво у него меняется в зависимости от стадии твоего опьянения. Ты ему медь, он тебе пиво.

Шестой цвет — черный.

Снова портвейн «Алиготе», его разливает незнакомый мужик прямо из внутреннего кармана черного пальто. Он тоже болеет за «Спартак».

Седьмой цвет — медовый.

Водчонка из горла — презент от «старших товарищей» прямо на секторе Восточной трибуны. Чтобы жизнь медом не казалась.

«Спартак» — «Гаага». Нехолодная осень 72-го

На первой игре был на стадионе, поэтому помню лучше.

Бабье лето, погода отличная.

Над «Лужей» запах горелых торфяников.

Программка, взятая с боем у ополоумевшего старика-пенсионера, греет душу и карман, включая табаш от перепродажи тут же на месте.

На секторе очередной реверанс в сторону Бахуса.

«Московскую» или «коленвал» добрые дяди подливали прямо в пивко.

— Пей, сынок, привыкай к трапезе нашей.

Из закуски — одна карамелька на троих, с повидлом внутри.

Голландцы все были при модных прическах а-ля «шведский мальчик».

Держались манерно, перед игрой жевали чуинггам, который, ничтоже сумняшеся, по-хамски сплевывали прямо под ноги Мише Булгакову.

Он им и вкатил голешник.

Женя Ловчев вырезал диагональку на угол вратарской, и Миша в своем стиле протолкнул мяч в ворота мимо гориллообразного детины-вратаря с лицом олигофрена.

В конце игры судья-педераст отменил чистый гол Виталика Мирзоева по одной известной только ему причине.

Ответка была через две недели.

Трансляция в одиннадцать вечера по Центральному телевидению, а другого тогда не было.

Озеров надрывно-истерическим голосом нагнетал так, как будто бы опять Фил Эспозито и Сан Палыч Рагулин били друг другу морду лица, только с еще большим остервенением.

— Нам такой хоккей не нужен!!!

Вроде послышалось мне.

«Спартак» откровенно «возил тачку», а нидерландские «товарищи» ничего не могли сделать. То ли по обкурке, то ли от мастерства низкого.

Играли на Адвоката — того, что нынче «бомжей» тренирует: пытался он пробить Юру Дарвина, но фарт был на нашей стороне.

Игру смотрел с напряжением, папа постоянно зудел, что завтра контрольная по геометрии и полуманьячно-прибабахнутая старушка Серафима Евстафьевна вкатит мне пару.

Папа как в воду смотрел — так оно и вышло.

В перерыве матча член чуть не выскочил из штанов, одноклассница с тугими и огромными сиськами так томно урчала в трубку, что хотелось все бросить к чертовой матери и ментелем бежать на Преображенку.

Но Озеров истошно проорал:

— Говорит и показывает Гаага!

И я опрометью метнулся к ящику на второй тайм.

Про Гаагский трибунал я тогда еще ничего не знал, зато очень много знал про лучший в мире советский строй.

Мы отстояли, а дальше были великие матчи с «Атлетико» на «Висенте Кальдерон» и «Динамо».

Ну а что было потом с одноклассницей Галиной?

Через год играли с «хохлами», аккурат в мой день рождения, ну и позволил я себе портвешку сверх нормы, благо был двойной повод.

После матча поехал к ней на Преображенку и на радостях дал за щеку с особым цинизмом, прямо на лестничной клетке, притулившись за мусоропроводом.

Более подробно ее судьба описана в книгах «Записки „лесника“» и «Мы — чемпионы!».

Кричалки и банановая республика

В те годы на Восточной трибуне «Лужников», позже трибуна С, тоже нехило так скандировали:

Лобановский, Лобановский!
Пососи наш хуй московский!

Причем среди кричащих были отнюдь не дети и подростки — в основном взрослые мужики в районе тридцатки.

Многие — вполне приличные люди: поучали меня, сопляка, уму-разуму.

Впервые этот клич прозвучал 25 августа 1973 года на закрытии Всемирной Универсиады. Венчал закрытие матч «Спартак-Москва» — «Динамо-Киев» в присутствии 85 тысяч зрителей.