Страсти (Роксолана, Книга 2)

Роксолана взглянула на крытые носилки, где упрямо оставался султан. Затем на Баязида и Михримах, стоявших впереди всех вельмож. Баязид смотрел на казака с нескрываемым мальчишеским любопытством. Михримах посверкивала из-под шелкового белого яшмака большими черными, как у Сулеймана, глазами, и трудно было понять, что творилось в ее душе. Зато Роксолана хорошо знала, что происходит в ее собственной душе. Намерение неожиданное, как откровение, отозвалось в ее сердце, она в бессилии подняла руки к груди, но не прижала их беспомощно, а вовремя опомнилась, показала обеими руками Рустем-паше, чтобы он вывел Байду из мрака и поставил его перед ней. Сам бросил этого рыцаря в подземелье, сам должен был и вывести.

Смотрела, как легко ступает, приближаясь к ней, Байда. Только что был в цепях, до сих пор еще они словно бы звенели на его могучем молодом теле, но не стал рабом ни на миг, дух его не сломился, не покорился. А она когда-то не смогла найти в себе такой силы. Она не боролась, не сопротивлялась, ее продавали на рабских базарах, отнимая у нее все людское, бросая ее в мир животный. У раба, которого продают и покупают, нет выбора. Но у него есть память и глубокое скрытое стремление мести. Оно ошеломляет, оно убивает, будто даже уничтожает, а потом рождает тебя заново и гремит в твоем сердце, как медные колокола набата.

Роксолана снова взглянула на Михримах. Сыновья для султана, для власти, для борьбы за власть, а дочь - для нее. Она отомстит своей дочерью! Сама уже не могла вернуть прошлое, зато могла вернуть своему народу свою дочь. Сама уже никогда не согреется чужим солнцем и чужим счастьем - знала это твердо, расстояния между потерями с каждым днем все больше будут сокращаться для нее, равнодушие будет заливать душу, вот почему нужно одолеть равнодушие, пока есть еще силы. Месть и милосердие, милосердие и месть!

Рустем-паша подтолкнул Байду в спину, негромко буркнул что-то ему.

- Эв-ва! - удивился казак. - Сам султан турецкий? Пришел посмотреть и услышать? А вот я! Казак Байда! А там мои товарищи! Сбили кандалы с меня, так сбивайте и с них. Мы всегда вместе! Да только не выпускай нас живыми, султан, потому что и твою родную мать убил бы, и твоего отца сжег бы, и брата твоего зарезал бы, и дочь твою украл бы, и над сестрою надругался бы!

Теперь уже Роксолана знала наверняка, что султан не выйдет из лектики, чтобы оскорбительные слова казака не поразили его высокого достоинства. Так было лучше и для нее. Сулейман молча отдавал Байду ей. Великий визирь Лютфи-паша пошевельнулся было, чтобы подойти к ней, она остановила его кивком головы. Рустем-пашу отогнала от казака суровым взглядом. Стояла перед обнаженным до пояса богатырем бесстрашно, с вызовом в хрупкой фигуре, сказала ему негромко на своем (и его!) родном языке:

- Подойди.

Он сделал вид, что не расслышал, завертел головой. Удивлялся или издевался?

- Говорю, подойди ближе.

Он шагнул к ней.

- Я султанша этой земли.

- Прости, женщина, за мою обшарпанность. Казак душа правдивая, сорочки не имеет.

Она повторила:

- Я султанша этой земли. Турецкой земли.

Это он услышал. С сожалением промолвил:

- Встряхнуть бы ее всю нещадно. Жаль, не вышло.

Роксолана упорно пробивалась к его сознанию:

- Я султанша.

Лишь теперь он спохватился:

- О! Почет! Почет и позор!

- Но в моих жилах течет кровь такая же, как и в твоих.

- Черт тебе брат, а Люцифер дядька, вельможная женщина!

- Я не хочу слушать твоих оскорблений. Но прошу тебя внимательно выслушать меня. Ты видишь, сюда прибыл сам великий султан Сулейман, перед которым дрожит полмира.

- А я из той половины, которая не дрожит!

- С нами наш сын Баязид и наша дочь Михримах.

- Вон то малое да плюгавое?

- Великий султан и я отдаем тебе свою дочь в жены.

- Из кандалов да в родичи? Черт ему и рад!

- Не прерывай, когда говорит женщина.

- А чтоб тебе!

- Тебя сделают пашой.

- А что это такое?

- Дадут тебе санджак окраинный на Днепре или на Днестре. В Очакове или в Аккермане.

- Провались они все в сырую землю!

- Дадим тебе воинов. Будет у тебя большая сила. И за все это будешь защищать нашу землю от крымчаков.

Байда насторожился:

- Какую землю? Чью?

- Нашу. Украинскую.

- Да она ведь не ваша и никогда вашей не будет!

- Моя земля. Такая же, как и твоя. Сказала уже тебе, что я с Украины.

- Почему же не защитила до сих пор Украину, коли так? Почему допустила, чтобы орда вытаптывала маленьких детей?

- Не могла. Не было возможности. Боролась за себя.

- За себя? Ну!

- А теперь надумала с тобой.

- А если бы меня не было? Если бы тот утопленник не обманул меня да не поймал?

- Тогда и не знаю.

- И как же все это мудрено, хитро, черт его побери: и султанская дочь, и паша, и войско, а ты лишь стой да охраняй свою землю. Что же я должен за это? Сорочку последнюю? Так уже содрали! Шаровары эти кожаные? Так и они турецкие, потому как содрал их с турецкого хозяина галеры. Что же тогда?

- Должен ты сменить веру.

- Отуречиться и обасурманиться? Да пусть меня сырая земля не примет!

- Я прошу тебя, рыцарь, именем нашей земли прошу!