Страсти (Роксолана, Книга 2)

Баязид взял у своего хазнедара кожаный кисет с золотом, бросил ихтиярам. Кисет исчез где-то в таинственных складках широких грязных халатов, но никто не кинулся развязывать гарам-заде.

Баязид уже не рад был этому приключению. Где-то далеко отсюда, в караван-сарае у дороги, лежит мертвый Джихангир, которого теперь ничто уже не интересует, а его, Баязида, любопытство загнало так далеко, что не знал теперь, как и выпутаться. Хитрые юрюки, словно бы нарочно подложили ему на пути этого искусного мошенника, выдающего себя за шах-заде Мустафу, они хорошо знают, что султанский сын не оставит этого гарам-заде здесь, а заберет его с собой или же велит немедленно убить. Вообще говоря, последнее было бы наилучшим выходом для всех, кроме самого гарам-заде. Но Баязид не чувствовал в себе такой жестокой решительности, к тому же стояли рядом две смерти его братьев - не достаточно ли? Оставить гарам-заде в руках юрюков тоже не мог. Счастье, что они показали этого Лжемустафу ему, а не отвезли тайком янычарам. Вот тогда была бы настоящая беда.

- Ну, - начал раздражаться Баязид, - почему же никто до сих пор не развязал этого человека?

Ихтияры караевли объяснили, что они передают его достойному шах-заде в таком виде и состоянии, в каком приобрели у племени тава, то есть связанным, а уж дело его высочества султанского сына велеть развязать гарам-заде или забрать так.

Баязид велел своим огланам освободить гарам-заде от пут и, когда тот встал пред ним, сказал:

- Тебе дадут другую одежду. Простого оглана. И поедешь со мной.

- В Стамбул? - спросил тот.

- Там будет видно. И забудь о том имени, которым имел наглость назваться.

- А если я в самом деле Мустафа? Сколько раз ты видел меня в Стамбуле и никогда не сомневался в моей подлинности, почему же теперь не веришь?

- Кто ты? - уже тревожась, тихо спросил его Баязид. - Я должен был убить тебя еще там, в овечьем загоне.

- Но ты развязал меня и сделал доброе дело. А если я и в самом деле шах-заде Мустафа...

- Кто ты? - снова переспросил Баязид. - Мустафа убит. Я сам видел его тело.

- А если убили не того Мустафу? Кто может знать, где настоящий, а где ненастоящий?

- К султану пришел настоящий. Должен был прийти.

Человек засмеялся. Голос, смех - все как у Мустафы.

- Ты говоришь "должен был прийти". А если на этот раз случилось иначе? Никто не знает, что даже в свой гарем Мустафа ходил не всегда сам, посылая часто своего двойника, может, потому и родился у него только один сын.

Баязид обрадовался. Наконец произнесено это слово: двойник!

- Так ты был двойником Мустафы?

- Кто это может знать? А может, убитый был моим двойником?

Но Баязид уже не отступался:

- Каково твое настоящее имя?

- Мустафа.

- А до этого?

- До этого - не знаю. Забыл.

- Вспомни. Если хочешь жить, вспомни.

- Димитр.

- Ты христианин?

- Такой же правоверный, как и ты.

- Родился христианином? Где родился?

- Это было давно.

- Не так уж и давно, чтоб забыть. Где?

- Под Серезом.

- Грек?

- Болгарин. Назван именем святого Димитра из Солуня.

- Кто тебя нашел?

- Взяли в девширме.

- А дальше?

- В Бейоглу среди аджемов увидел меня кизляр-ага.

- Ибрагим?

- Нет, черный. Привел к валиде. Показал ей. Тогда ночью отвезли меня в Эски-серай, отдали Махидевран.

- Рос с Мустафой? Все последние тридцать лет?

- Да.

- Всему обучался вместе с ним?

- Было время. Часто шутили мы с ним. Вместо него появлялся я. Обманывали всех. Тебя, шах-заде, тоже несколько раз обманули. Мустафа не решался обманывать лишь султана.

- Смерть тоже не обманул.

- Никто этого не знает. Даже я не знаю, кого убили на самом деле меня или Мустафу? А кто еще может сказать на этом свете?

- Не серди меня, ибо я напомню, что давно должен был бы тебя убить.

- А я хочу тебя разозлить, чтобы узнать о твоих намерениях в отношении меня. Только во зле мы правдивы, а не в добре. Убедился еще раз в этом с юрюками. Хотел поднять их против султана - мне не поверили. Да и видно по всему, Мустафа им не нужен. Голодранцы верят только голодранцам.

- Должен бы знать, кому ты нужен, - осторожно намекнул Баязид.

- Янычарам? Боюсь их. Они одинаково легко любят и убивают. Но для юрюков я чужой. Показали мне это довольно искренне и откровенно.

- Для кого же мог бы стать своим?

- Разве что для людей, среди которых когда-то родился. Наверное, следовало бы бежать туда сразу.

- Теперь поздно, - сказал Баязид. - Если бы я на тебя не наткнулся, все могло бы быть иначе, а так - не могу тебя отпустить. Придется везти в Стамбул и сообщить султану.

- А ты не отпускай, просто дай мне возможность бежать. Знаю тебя: ты из сыновей Хасеки самый добрый.

- Доброта здесь ни к чему. Ты государственный преступник, я должен отвезти тебя в Эди-куле.

- Кажется, ты везешь в Стамбул своего мертвого брата? Как же можно везти мертвого и преступника одновременно? Разве не великий грех? Лучше всего дать мне возможность бежать. Будет спокойнее для всех, и для мертвых, и для живых.

- Сказал тебе - не могу.

- Я убегу без помощи, сам. Ты только не замечай этого. А когда заметишь, пошли погоню в обратном направлении, ибо никто ведь не поверит, что я побегу в Стамбул.