Затем редкий случай помог Зигмунду Фрейду ответить на кардинальные вопросы и открыть двери в будущее, изменив также и его жизнь.
7
Посыльный принес ему записку от Йозефа Брейера с просьбой прийти к нему, после того как он примет последнего пациента. Не успел он уйти, а горничная принесла еще одну записку – от фрау Эммы фон Нейштадт, проживавшей в одном из наиболее дорогих пансионов Вены. Доктор Брейер рекомендовал его, доктора Фрейда, и фрау Эмма просит посетить ее сегодня после полудня, дело срочное.
Было первое мая, теплый, приятный день в Вене. Крестьянки расхваливали на улицах свою лаванду: «Покупайте лаванду! Кто хочет лаванду?» На углах бродячие музыканты в мешковатых брюках исполняли на скрипках вальсы. Зигмунд шел, подставив лицо солнцу, радуясь его свету и теплу. Он застал Йозефа в лаборатории, тот в рубашке с короткими рукавами занимался своими голубями. Через окно чердака струился прозрачный весенний воздух. Два друга стояли у открытого окна, выходившего на задний дворик.
– Зиг, мне бы хотелось, чтобы ты взялся ради меня за трудное дело фрау Эммы фон Нейштадт. Я занимаюсь ею шесть недель; она приехала из Аббаци с частичным параличом ног. Я делал все возможное – массаж, электротерапию, давал успокаивающие лекарства, но она недовольна. Вчера, когда она думала, что я не вижу, стала высмеивать меня. В этот момент в разговоре я, между прочим, упомянул твое имя. Она думает, что я сделал это случайно. Вероятно, ты услышишь о ней сегодня.
– Да. Она просила меня нанести ей визит после полудня. Спасибо, что упомянул мое имя. Это действительно срочно?
Йозеф попросил горничную принести холодные напитки. Они сели на стулья около рабочего стола, где Йозеф держал свой микроскоп, образцы и тетрадь для записи экспериментов.
– Да, Зиг, так и есть. Позволь, расскажу тебе, что знаю о фрау Эмме фон Нейштадт.
Фрау Эмми – так стал называть ее с этого момента Йозеф – происходила из семьи землевладельцев в Северной Германии, имевшей дом в городе и поместье около Балтийского побережья. В двадцать три года она, образованная женщина, вышла замуж за пятидесятилетнего вдовца, имевшего детей от первого брака. Фон Нейштадт был талантливым, интеллигентным человеком, владельцем целой промышленной империи. Фрау Эмми была счастлива в браке, обладавшем всеми признаками союза по любви, родила ему двух дочерей. Она основала салон, где собирались писатели, артисты, ученые, художники, профессора университета. Затем фон Нейштадт скоропостижно умер, когда второй дочери фрау Эмми было всего несколько недель. После неожиданной смерти мужа она долго болела, болел и ребенок. Позднее Эмма играла важную роль в управлении промышленным комплексом мужа, продолжала содержать салон, путешествовала, у нее был широкий круг интересов. Но спустя четырнадцать лет после смерти мужа у нее появилось множество непонятных недомоганий.
Зигмунд прибыл в роскошный пансионат, где жила фрау фон Нейштадт со своими двумя дочерьми, гувернанткой и горничной. Он поднялся лифтом на верхний этаж. Горничная впустила его в жилую комнату. На софе лежала моложавая женщина в цветастом утреннем шелковом платье, ее голова опиралась на кожаную подушку, а ноги были закрыты пледом. Он заметил тонкие черты ее волевого лица, зеленоватые глаза, хотя и мутноватые от боли, но выдававшие недюжинный интеллект. Шелковистые светлые волосы были тщательно причесаны.
Зигмунд задержался в дверном проеме, изучая пациентку, прежде чем перешагнуть порог. Ее лицо было натянутым, напряженным; связки шейных мускулов выделялись, как колонны; с левой стороны было заметно похожее на тик вздрагивание – размеренное движение вверх и вниз. Она возбужденно сжимала и разжимала пальцы.
– Фрау фон Нейштадт, я доктор Зигмунд Фрейд. Как вы чувствуете себя сегодня?
Фрау фон Нейштадт ответила низким, хорошо поставленным голосом:
– Неважно, доктор. Я чувствую озноб и боль в левой ноге, которые, как мне кажется, идут от спины,…
Она вдруг замолкла, на ее лице появилось выражение страха. Она протянула ему правую руку с растопыренными пальцами и воскликнула прерывающимся взволнованным голосом:
– Стойте! Не говорите ничего! Не трогайте меня! Затем ее рука опустилась, пальцы расслабились. Она продолжала говорить тем же низким тоном:
– У меня острое желудочное расстройство. Два дня я не могу ни есть, ни пить. Каждый глоток отдается болью…
Она замолчала, закрыла глаза; вдруг с ее губ слетел щелкающий звук: «тик–тик–тик», производившийся языком, прижимавшимся к зубам, затем послышался взрывной звук губ, за которым последовало шипение. Выражение боли исчезло с лица. Она откинулась на подушку.
– У моих родителей было четырнадцать детей, я была тринадцатой. Выжило только четверо. Я получила хорошее воспитание, хотя и под строгим надзором моей матери, которая любила нас, но была суровой…
Она снова протянула правую руку, воскликнув: