Страсти ума, или Жизнь Фрейда

Когда он становился раздраженным из–за усталости, манжеты сорочки задирались вверх. Он спрашивал Марту, не следует ли ему «сбросить манжеты».

– Не пойму, то ли руки становятся длиннее, то ли рукава короче?

– Теплый воздух и мужские манжеты имеют обыкновение подниматься вверх. Ты думаешь, что прачки укорачивают твои рубашки? Ты знаешь, они самые красивые девушки в Девятом округе.

Затем он испытал первый серьезный недуг в своей жизни. Наряду с головной болью и непорядком с носом у него бывали небольшие недомогания: воспаление горла, вылеченное одним из ассистентов Бильрота в хирургической клинике; приступ ишиаса, когда ему исполнилось двадцать восемь; легкая ветрянка через год; инфлюэнца, когда ему было тридцать три, оставившая после себя сердечную аритмию. Он установил, что резкая боль в левой стороне груди и покалывание в левой руке указывают на возможность сердечного приступа.

После ужина он спросил Марту, не хотела ли бы она пройтись по Випплингерштрассе, через рынок Хоер к дому Брейеров. Он не сказал ей зачем. Был мягкий весенний вечер, самый лучший, как заметила Марта, для неспешной прогулки.

Он дал понять Йозефу, что хотел бы поговорить с ним в библиотеке. Там он объяснил, что у него затрудненное дыхание и он чувствует жжение в области сердца. Йозеф промолчал. Он запер дверь библиотеки, заставил Зигмунда раздеться до пояса, взял стетоскоп, прослушал сердце, сопоставляя его биение с пульсом на руке. Когда он укладывал стетоскоп, его лицо ничего не выражало.

– Йозеф, скажи мне правду: каков результат обследования?

Йозеф захлопнул крышку черного ящичка и сказал уклончиво:

– Не очень плохой. Есть перебои пульса, но такое иногда случается. Ты спишь достаточно?

– Пять часов. Просыпаюсь свежий и полный желания приступить к работе.

– Плоховато с деньгами?

– У меня никогда не было так много платных пациентов.

– Как много куришь?

– Около двадцати сигар в день. Йозеф, для медика, весь день бьющегося над пониманием неврозов, мучительно подозревать, не страдает ли он сам от умеренной или мнительной депрессии. Как ты думаешь?

– Не думаю, что тебе надо бросать курить, Зиг. Вильгельм разошелся в выводах с Йозефом Брейером;

он подозревал, что Зигмунд страдает никотинным отравлением, и запретил ему курить сигары. Зигмунд понимал, что курит чрезмерно много, но для него курение было так приятно, особенно когда он погружался в медицинские проблемы и долгие часы писал. Было подлинным мучением бросить курить. Ему хотелось потрогать карман жилета, где обычно находилось три–четыре сигары, похлопав по пустому карману, он шел и рылся в сигарных ящичках, лежавших на всех столах его приемной и в жилых помещениях.

Он свободно соблюдал самодисциплину: не закуривал, не жевал незажженные сигары. Однако период отказа от курения он описал Марте как «страдание от воздержания», оказавшееся сильнее, чем он предполагал. В течение дня бывали моменты, когда он не знал, что делать с руками. При затруднении он жаждал выкурить сигару, чтобы снять моральное давление. Временами он чувствовал себя потерянным, словно какая–то его часть отсутствовала; в самые трудные моменты удивлялся, как вообще мог думать о жизни и работе без сигар. Бывали дни, когда он не мог написать ни слова. Однако к концу третьей недели исчезло инстинктивное движение взять сигару. Он мог наблюдать, как другие курят, без чувства зависти.

Воздержание истощило его резерв самодисциплины; он не мог ни умерить объем своей работы, ни снять тревогу по поводу состояния сердца. Он начал подозревать, что Йозеф Брейер и Вильгельм Флис что–то скрывают от него. Наиболее болезненным в часы безделья был страх, что он может утратить способность заниматься научной работой. Он писал Флису: «Я не преувеличиваю ни мою ответственность, ни мою незаменимость и спокойно соглашусь с возникшей в таком случае неуверенностью и ожиданием, что болезнь сердца укоротит мне жизнь; действительно, я могу даже извлечь из этого выгоду, организуя и используя сполна отведенное мне на этом свете время».

Его монография «Защитный психоневроз» была опубликована в берлинском журнале в мае и начале июня.

Он рассматривал ее как свой наиболее важный, строго научный труд, поскольку базировался на принципе постоянства, выдвинутом Гельмгольцем, и высвобождения накопленной энергии посредством активных движений. Он возлагал большие надежды на эту работу, предчувствуя, что она вызовет значительную дискуссию. Но ее проигнорировали. Этого и следовало ожидать, ведь ни один венский медицинский журнал не принял рукопись.