Страсти ума, или Жизнь Фрейда

Зигмунд улыбнулся жалостливо, выплюнул пропитанную гноем марлю, зажал жемчужину в левой руке. Вернувшись домой, он слег с повышенной температурой и в плохом настроении.

Через несколько дней Зигмунд выздоровел. Но на душе у него было тяжело. Его беспокоило случившееся с жемчужиной. Он писал Марте: «Ответь мне честно и искренне, не любила ли ты меня меньше в одиннадцать часов в прошлый четверг, или в тот момент я тебе надоел больше обычного, или, может быть, была, как поется в песне, «неверна» мне. К чему такие церемонные и вроде бы неумные вопросы? Просто появилась возможность покончить с предрассудками».

Это был также шанс рассказать ей, как ему трудно без нее: «…ужасное томление, ужасное – не то слово, лучше сказать, бесхитростное, чудовищное, огромное, короче говоря, неописуемая тоска по тебе».

4

Марта вернулась в начале сентября, после трех месяцев отсутствия. Конечно, не лето, а страстные письма Зигмунда заставили ее повзрослеть. Чистая идиллия их любви во время помолвки омрачилась трещинками. Он первый признал, что именно он повинен в их появлении. Когда он потратил свой последний гульден, чтобы послать ей подарок, она в ответном письме пожурила его за экстравагантность. Он ответил ей, как взбешенный муж: «Марта, перестань заявлять так категорично: «Ты не должен этого делать!»

С чувством собственника, присущим его натуре, он поучал, что она уже не чья–то дочь и не старшая сестра, а молодая возлюбленная.

«Когда ты вернешься, ты вернешься ко мне, ты понимаешь это, как бы ни бунтовали твои родственные чувства… Ведь с незапамятных времен предопределено, что женщина должна отделиться от отца и матери и последовать за мужем, ее избранником? Не сердись, Марта… ничья любовь не может сравниться с моей».

Итак, намек был сделан: он намерен стать господином положения, а она должна быть послушной хозяйкой дома. Однако Зигмунд не сумел правильно оценить свою возлюбленную. Она дала резкий отпор, и он был вынужден признать его справедливым.

Однако размолвка не повредила их любви, и он понял это после ее возвращения, когда в полдень они прошлись под руку, чтобы посмотреть строительство роскошной Рингштрассе. В сопровождении Эли, Минны и Игнаца они проследовали вдоль окружной железной дороги, побывали в городском парке с его высокими вязами и ясенями, затем пробрались по тропе через густой кустарник и вышли на открытую зеленую площадку, где жители Вены пили по воскресеньям кофе и слушали оркестры За ней находилось парковое кольцо.

Нынешняя Рингштрассе сотни лет назад представляла собой высокую крепостную стену, окружавшую центр города, с глубокими рвами, за которыми простирались широкие откосы и армейские плацы. Вена как бы находилась в заточении у этих бастионов; внутренний город оставался средневековой крепостью. Австрийские военные, утверждали, что городские стены необходимы для охраны процветающих в городе высших классов от трудового люда, обитавшего на окраинах.

Император Франц–Иосиф пренебрег этими доводами. В декабре 1857 года он издал указ об уничтожении «крепостной стены и укреплений внутреннего города, а также прилегающих рвов». Потребовалось почти пять лет, чтобы разрушить стену, засыпать рвы, сровнять откосы. К 1365 году возникшая на месте стены и укреплений Рингштрассе с выходом части ее к Дунаю, с ее жилыми домами–дворцами, роскошным оперным театром, похожим на Акрополь зданием парламента, неоготической ратушей, новым университетом, тенистым бульваром и садами, с липами, благоухающими в июне, и розами, расцветающими во второй половине лета и осенью, превратила Вену в один из самых красивых городов Европы. Для жителей Вены Рингштрассе была таким же эталоном красоты, как Елисейские поля в Париже. Она стала своеобразным символом Австро–Венгерской империи, навсегда занявшим свое место в культуре западного мира.

Сгустились сумерки. Фонарщики зажигали газовые уличные фонари с помощью длинных раздвигающихся шестов. Они откидывали крюком стеклянную боковину, открывали газовый кран, затем подносили пламя на конце шеста к горелке, регулировали огонь и, закрыв стеклянную боковину, переходили к следующему фонарю.

– Знаешь, Зиги, – воскликнула Марта, – побыв пару месяцев в моем родном городе, я почувствовала, что мне не хватает Вены.

– Может быть, отчасти я виноват? Он нежно поцеловал ее.

– Похоже, что я применю метафору не к месту, но верно, что отношения становятся более прочными, если выдержали испытания. Теперь мы знаем, что корабль не рассыплется при первом же шторме. Марта прислонилась к стволу каштана.

– Меня укачивает в плохую погоду. Не следует ли отказаться от всяких ссор? Зачем сражаться против того, кого любишь? Почему бы тебе не оставаться на мостике и не вести корабль, а мне поручить роль механика? Они оба равны на борту корабля, но выполняют разные задачи.

Ему понравилось ее замечание, но в то же время он помрачнел: «Я даже не знаю, какую гавань ищу». Она прижалась своим плечом к его плечу.

– Почему ты так недоволен результатами, которых добился за это лето?