Страсти ума, или Жизнь Фрейда

«А как уберечь сердце врача от разрыва?» – спросил сам себя Зигмунд. Вопрос о правильности диагноза профессора Нотнагеля не возникал. Было очевидно и то, что, хотя специалист по внутренним болезням может поставить правильный диагноз, все еще мало знаний о методах лечения.

Словно угадав мысли Зигмунда, Нотнагель остановился перед койкой женщины в возрасте тридцати четырех лет, страдавшей от закупорки кровеносных сосудов.

– Природа – величайший доктор. Она располагает всеми секретами лечения. Наша задача, коллеги, отыскать эти секреты. Когда мы найдем их, мы можем способствовать работе природы. Но если мы пойдем против законов природы, то можем лишь навредить пациенту. Например, я слышал, что недавно здесь была сделана операция по удалению части желудка и двенадцатиперстной кишки. Я считаю, что такое противно природе. Мы должны лечить, не запуская нож в тело пациента.

Зигмунд Фрейд вскоре понял, что имел в виду Нотнагель, говоря: «Когда исчезает любовь, остается лишь работа». Что же касается самого Нотнагеля, то для него существовала только работа независимо от того, есть любовь или нет ее. Он заявил:

– Тот, кому нужно более пяти часов сна, не должен изучать медицину.

Каждое утро Зигмунд сопровождал Нотнагеля по палатам в течение двух – четырех часов, узнавая что–то новое об искусстве диагностики при демонстрациях у коек. Нотнагель был доволен «богатством исходного материала»: двадцатичетырехлетний мужчина с ревмокардитом; шестидесятидвухлетний мужчина, умирающий от рака желудка; моряк, подцепивший малярию в африканском порту; случай застарелой гонореи с образованием множественных фистул в промежности; диабет; афазия, при которой мужчина потерял способность говорить. Весь этот непрерывный поток пациентов тщательно обследовался, больным ставился диагноз, будь то пеллагра и цинга, плеврит, анемия, подагра, белокровие, гепатит, грудная жаба, опухоли, припадки… Все виды болезней, которым подвержено тело, почти все недуги раскрывались перед Зигмундом. Его поражало поэтическое воображение и широта словарного запаса, заимствованного Нотнагелем из мировой литературы и переносившегося им на такие объекты, как камни в печени или пороки сердечного клапана.

Свободные часы Нотнагель проводил в лаборатории, где продолжал работать над проблемами физиологии и патологии желудочного тракта, проводя эксперименты на животных, Зигмунду как аспиранту не разрешалось заниматься исследованиями. Однако он упорно участвовал в демонстрационных обходах, зачитывался до часу–двух ночи.

Прошло несколько месяцев, но ничто не предвещало назначения на должность ассистента. К концу октября стало ясным и другое: у него не было интуиции, необходимой для диагностики, демонстрировавшейся профессором Нотнагелем. Он не способен «угадывать» природу и причины заболевания. Он мог на основе накопленного опыта различать симптомы, но лечение внутренних болезней не может стать целью его жизни. Марта была озадачена:

– Зачем в таком случае ты так много работал, Зиги, если это не твоя область? Мы виделись только раз в неделю

Он застенчиво улыбнулся:

– В медицине невозможно узнать, удалась ли карьера, пока не наберешься опыта. Ведь не узнаешь, бесполезна ли книга, если ее не прочитаешь? Я продвигаюсь вперед, как краб, уклоняясь в стороны и не имея возможности заниматься исследованиями, публиковать статьи и читать лекции…

У него першило в горле. Они только что пересекли Йозефплац, где возвышались статуя Иосифа II на коне и величественная Дворцовая библиотека. При поддержке медицинского факультета Зигмунд получил письменное разрешение посетить Хофбург. Он был городом в городе, центром императорской Вены. Каждый последующий император добавлял к дворцу новое крыло, площадки, фасады, часовни, фонтаны. Миновав позолоченные Швейцарские ворота, они увидели первое четырехугольное здание, воздвигнутое примерно в 1220 году и обрамленное высокими оборонительными башнями. Подобно самому городу, Хофбург являл смесь архитектурных стилей – классического греческого, готического, эпохи итальянского Ренессанса, барокко… Часовня Бурга, построенная в середине пятнадцатого века, резко отличалась по стилю от строений Амалиенхофа шестнадцатого века, имевших мало сходства с пристройкой семнадцатого века (при императоре Леопольде) и еще меньше с новым Бургом, который начал строить император Франц–Иосиф два года назад. Тем не менее дворец воплощал историческую преемственность, и для жителя Вены был незадачлив тот день, когда он не мог найти предлога, чтобы пройти через ряд монументальных скверов – от деловых кварталов Микаэлерплац на одном конце города до внушительного Бургринга с обширными садами на другом.

Когда перед осмотром дворца они сели отдохнуть на скамье в городском парке, греясь на бледном апрельском солнце, Марта вспомнила о замечании Зигмунда… что он движется вперед, подобно крабу, уклоняясь в стороны. Зигмунд взмахнул рукой в сторону величественной панорамы Хофбурга.

– Видишь, я не принадлежу к тем, кто не может смириться с мыслью о смерти, прежде чем его имя не будет высечено на скале.