Страстная неделя

Анна опустилась на колени у креста и беззвучно, с непроясненными еще мыслями, начала молиться. Только минуту спустя она осознала, что молится за Юлека. Закрыв лицо руками, она долго стояла на коленях, не шевелясь, согнув спину. Внезапно она вздрогнула и слегка побледнела. Плод, который она носила в себе, резко, как никогда ранее, шевельнулся в ней. Сердце часто забилось. Движения ребенка были настолько сильными, что она явственно ощутила, как шевелятся в ней еще неведомые ручки, ножки. Во внутреннем этом трепете была невыразимая сладость, но, вслушиваясь в собственное тело, Анна вдруг ощутила тревогу. Как могло свершиться, что среди моря человеческих страданий, смертей и зла, на отчаявшейся этой, несчастной земле она носит в себе, наперекор гибели, новое существо, надежду на радость? Среди тысяч женщин, которые, подобно ей, должны были стать матерями, она почувствовала себя единственной, незаслуженно одаренной.

Но вместе с тем она содрогнулась от страха за свое счастье и в сумятице противоречивых чувств стала горячо молиться о милости к ее судьбе.

В маленьком костеле было полно народу. На белых стенах лежали ласковые, солнечные блики. Сильно пахло зеленью и ладаном. Из-за главного алтаря выступали золоченые одежды и патетически воздетые руки двух могучих барочных ангелов. А посреди нефа, на фоне олеографической декорации, представляющей внутренность пещеры, покоилась гипсовая фигура Христа. Рядом стояли на коленях маленькие девочки в белых платьицах. Девушки и парни, заходившие в костел на минутку, останавливались в притворе; они стояли там, неестественно застыв в праздничных своих нарядах, и в молчании разглядывали плащаницу. Зато неф был полон коленопреклонных женщин и стариков. На скамьях сидело несколько здешних нищих и престарелых, согнутых в три погибели морщинистых старух. Все пели погребальную песнь. Пели по-простому, неумело, деревянные голоса мужчин и причитающие, писклявые — женщин звучали фальшиво, но монотонная мелодия несколько сглаживала вопиющие диссонансы. Когда в конце каждого куплета песнь стихала, с улицы слышалось щебетанье птиц. Сюда тоже доходили далекие взрывы.

Вернувшись домой, Пётровская, как была, в шляпе и с розовым зонтиком в руках, тяжело плюхнулась на стул.

— Уфф! — простонала она. — Проклятая жарища!…

Недавно купленные и сегодня впервые надетые туфли оказались тесноваты, да и каблук был слишком высок. Она с облегчением вздохнула, скинув их наконец с опухших ног.

— Уфф, — простонала она снова и принялась растирать ноющие ступни и пальцы.

Пётровский тем временем куда-то незаметно улетучился. Однако вскоре выдал себя характерным постукиванием ладонью о бутылку. Она сразу догадалась, что он на кухне подбирается к предназначенной на праздники вишневке.

— Юзек! — крикнула она. — И не стыдно тебе в Страстную-то пятницу!

Он не отозвался. В кухне стояла мертвая тишина. «Пьет, негодяй!» — с горечью подумала она. Чуть погодя он проскользнул в комнату. Она окинула его подозрительным взглядом.

— Дыхни!

Он только рассмеялся в ответ и, встав перед зеркалом, начал старательно приглаживать свои черные, блестевшие от помады волосы.

Пётровская вытерла платком потное лицо, не спуская с мужа глаз.

— Признайся, сколько вылакал! Полбутылки небось?

— Да где там! — пожал он плечами, поправляя галстук. — Самую капелюшечку, так, язык смочил.

— Ну конечно, — не поверила она. — А то я тебя не знаю. Господи боже мой, что за человек!

Он обернулся и, озорно усмехаясь, подбоченился.

— А что, или муж у тебя не хорош? Плохо тебе?

В эту минуту он показался ей таким красавцем, что у нее даже под ложечкой заныло.

— Да ну, — нехотя проворчала она. — Какой от тебя толк?

Он захохотал и огляделся в поисках шляпы. Шляпа лежала на кровати. Он небрежно напялил ее на голову и еще раз взглянул на себя в зеркало.

— Уже несет тебя куда-то? — забеспокоилась она.

— К приятелю, — ответил он уклончиво. — Дело есть.

И, посвистывая, вышел.

С минуту она горько сетовала на свою недолю, а когда, хромая и сопя от жары, подошла в одних чулках к окну, чтобы проверить, в какую сторону направился муж, его уже не было видно. «Негодяй!»— подумала она с обидой и злостью. Непонятно было, каким образом он так быстро исчез из виду.

Пётровский между тем никуда не выходил. Он только выглянул из подъезда — на дворе было пусто — и тотчас вернулся на лестницу. На первой лестничной площадке он наткнулся на Тереску. Она сидела на низком подоконнике и говорила что-то застывшей рядом кукле, с серьезным видом грозя ей пальчиком.

Пётровский остановился.

— Слушай, ты не знаешь, пан Малецкий дома? Не видела, он возвращался сегодня?

Она удивленно взглянула на него и пожала плечиками.

Пётровский на минуту заколебался. Но выпитая водка делала свое дело, он присвистнул сквозь зубы и, минуту спустя, уже звонил в квартиру Малецких.

Услышав звонок, Ирена была уверена, что это Ян. Она отложила книжку и поднялась с кушетки. И настолько не сомневалась в приходе Яна, что невольно попятилась от страха, когда, отворив дверь, увидела Пётровского.

Он, однако, вошел не сразу.