Страстная ночь в зоопарке

Бургштайн вполне солидный город, но не Москва. Меньше часа мне понадобилось на вторую беседу с Варей и поездку до клиники, где томилась от скуки Раиса. Она выглядела неважно. Под глазами залегли черные тени, щеки были бледными, губы по цвету почти сливались с ними. В небольшой палате поместились железная кровать, какие-то шкафчики, чертящие зеленые линии мониторы, штатив с капельницей и стул.

– Можешь рассказать, что со мной случилось? – попросила Рая.

– Я надеялась, ты этим со мной поделишься, – сказала я, устанавливая на маленьком прикроватном столике-доске коробочку с пирожными, купленными в местной кондитерской.

Раиса медленно приняла сидячее положение. На одном из экранов начали подниматься и опускаться зеленые стрелки.

– Тебе лучше лечь, – испугалась я, – позвать медсестру?

– Нет причины для беспокойства! – бодро ответила экономка. – Дурацкий прибор регистрирует любой всплеск активности. Сперва я сама вздрагивала, но потом врач объяснил, что монитор показывает, как часто бьется сердце. Потянешься за газетой, черточки начинают плясать.

– Ты сейчас не нервничай, наплюй на все, – попросила я.

Рая махнула рукой.

– Не получится! Я всегда была излишне эмоциональна. Вчера включила телевизор, а компьютер прямо затрясся, потому что мое сердце от выпуска новостей заколотилось. Не бойся, ничего страшного. Ну, потеряла на некоторое время сознание.

Я решила сказать Рае правду:

– Ты лишилась памяти.

– Не навсегда же, – засмеялась экономка, – сейчас уже все в порядке. Между прочим, я с удовольствием вымела бы прочь из головы кое-какие моменты своей биографии. Но, к сожалению, неприятное крепко укореняется в мозгу. И я припоминаю, как Толя ласково попросил у меня чаю.

Я опустила глаза. Интересная интерпретация событий. Значит, вопли «Эй, ты, дура, тащи живо чайник, да поскорее, дура стоеросовая» на самом деле нежное воркование. Интересно, как выражается гений математики, когда зол на супругу?

Раиса тем временем продолжала:

– Я собрала поднос, он оказался тяжелым, а руки у меня теперь не такие сильные, как прежде.

– Зачем ты взяла большой серебряный? – не удержалась я. – Лучше пользоваться пластиковым.

Раиса возразила:

– Ой, никогда! Толечка обожает, когда все красиво: свечи, сверкающая посуда, салфетки.

Ну да, отчего не любить роскошное убранство, если его обеспечивают чужие руки!

– Я открыла дверь, – бубнила Рая, – Толенька указал на широкую консоль и сказал: «Поставь поднос там!»

Отлично! Математик не озаботился встать и взять из слабых рук немолодой супруги тяжелую ношу! Он настоящий дикарь!

– Мне, дуре, сообразить бы, что Толенька неожиданно изменил своему правилу, – каялась Рая, – но я хотела, как всегда, поставить поднос на письменный стол. Толя возмутился, вспылил и совершенно справедливо сказал: «Не сюда!»

Я сделала вид, что верю рассказу Раисы. Пусть она думает, будто я не слышала рык раненого вепря, который прозвучал под сводами пряничного домика: «…! …! Куда прешь, идиотка? …! …!»

Не мне судить, каков математический талант Потапова, но матерился он виртуозно, почище портового грузчика.

– Мне стало неудобно, – говорила Раиса, – я расстроила Толю, а вот потом воспоминания путаются. Вроде я наклоняюсь и натыкаюсь на руку мужа. Сейчас понимаю, что второпях зацепилась за ковер, стала падать, а Толенька хотел подхватить неуклюжую корову.

Я пожалела Раю. Теперь-то я сообразила, как разворачивались события в кабинете ее мужа. Анатолий ударил жену, та свалилась и осталась лежать без движения. По моим наблюдениям, чем грубее человек, тем он трусливее. Небось математик нагнулся над поверженной женой, а та не подавала признаков жизни. В голове гения зародилась простая, как веник, мысль: он убил Раису. Охотно верю, что мерзкий тип не собирался лишать ее жизни, небось «Пифагор» отлично понимал: ни одна душа не станет ему так прислуживать, как верная спутница жизни. Но вот такое я дерьмо![6] Анатолий не рассчитал силы удара, перепугался, быстро оделся и сбежал. Перед тем как покинуть дом, он зачем-то заглянул на кухню. Может, хотел взять бутербродов на дорогу? Но там сидела я, пришлось мерзавцу убегать с пустыми руками. Надеюсь, он затеряется в лесах, которые окружают Бургштайн, и его слопают в дремучей чаще кровожадные волки-людоеды или разорвут на клочки медведи.

– Потом я вроде приоткрыла глаза, – волновалась Раиса, – буквально на пару секунд разлепила веки – и ничего не понимаю, вижу чье-то лицо. Женщина незнакомая, она все спрашивала: «Посчитайте до десяти, назовите свою фамилию!» А затем я проснулась в больнице. Как там Толенька без меня? Я лежу тут безо всякой информации! Звоню домой, он трубку не снимает. Но это ничего, Толя не прикасается к телефону, мобильный считает самым злым врагом людей, утверждает, что он испускает губительное для человеческого мозга излучение. Смертельное! Но я очень волнуюсь. Как там Толечка?

– Тебе не сказали? – ляпнула я и прикусила язык.

– Что? – напряглась Раиса. – Толя? Ему плохо?